Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

того места, откуда мог направиться к зверю незамеченным, пользуясь скалой, стоявшей между мной и медведем. Добравшись до этой скалы, я осторожно выглянул из-за нее и увидел, что медведь лежит на прежнем месте, в расстоянии, однако, еще более 200 шагов, но ближе подкрасться было невозможно; я решил стрелять отсюда.

Положив штуцер на выступ скалы и хорошенько прицелившись, я спустил курок.

Грянул выстрел, затем другой — и медведь, убитый наповал, успел лишь немного вдвинуться в свою пещеру; между тем я вложил в штуцер новые патроны и послал еще два выстрела. Затем, видя, что зверь не шевелится, направился к нему все по той же россыпи, по которой при всем нетерпении спешно идти было невозможно; наконец я добрался до пещеры, у входа в которую лежал убитый медведь, оказавшийся великолепным экземпляром».

Возвращением из Тибета закончился второй период путешествия. Намечавшийся район будущих исследований должен был охватывать местности уж не столь дикие, хотя все-таки весьма малоизвестные. Но в третий период путешествия путникам приходилось больше сталкиваться с местным населением — китайским и инородческим.

Двухдневная стоянка возле хырмы Дзун-засак была посвящена просушке и окончательной укладке собранных в Тибете звериных шкур, закупке баранов для продовольствия, найму вьючных верблюдов на дальнейший путь; наконец, получению серебра и вещей, оставленных прошлой осенью на хранение у Камбы-ламы и князей Барун-засака и Дзун-засака. Как серебро, так и вещи к возвращению путешественников сохранились в целости, за что Камбы-лама и оба князя получили подарки. При этом Дзун-засак уверял Пржевальского, что нынешней зимой, как некогда в зиму 1872/73 года, разбойники-оронгыны не грабили в его хошуне из опасения украсть вещи, оставленные русскими.

Весьма неприятной новостью явилась история с письмами, которые перед уходом в Тибет прошлой осенью Пржевальский передал Дзун-засаку с просьбой отослать их на Кукунор и далее в Синин, для отправления в Пекин русскому посольству. В письмах этих излагались известия о пройденном пути от оазиса Шачжоу в Цайдам и о будущих планах экспедиции. Для гарантии отправки писем Пржевальский послал вместе с ними револьвер в подарок кукунорскому правителю (тосолакчи) и был вполне убежден, что месяца через два или даже скорее о судьбе экспедиции и ее продвижении будут знать в Пекине, а затем и в России. Но вышло совсем не так. Были или не были отправлены письма из Кукунора в Синин и кто виноват в дальнейшей их задержке, Пржевальский достоверно не узнал. Только теперь Дзун-засак передал обратно письма с уверением, что они возвращены из Синина по приказанию тамошнего амбаня (губернатора), не пожелавшего направить эту корреспонденцию в Пекин. Это обстоятельство породило ложные слухи о гибели экспедиции в пустынях Тибета.

Зато теперь никто не чинил экспедиции препятствий и все волшебным образом устроилось очень быстро. Восемь вьючных верблюдов тотчас были пригнаны из стад самого князя. Верблюды эти за плату в 15 ланов должны были идти под вьюком до Дулан-Кита — ставки кукунорского правителя. Кроме двух погонщиков, был прислан и проводник. Снарядившись, караван двинулся тем самым путем, по которому следовал при первом (в ноябре 1872 и феврале 1873 года) путешествии; только через реку Баян-Гол перешли верстах в семи или восьми ниже тогдашней переправы. От переправы верст двадцать шли солончаки, а затем появились сыпучие пески.

На реке Цайза-Гол в гости явились неожиданные посетители — двое китайцев, присланных из Синина тамошним амбанем, получившим от цайдамских властей донесение о возвращении экспедиции из Тибета. Опасаясь, чтобы эти непредсказуемые русские не направились куда-нибудь еще, помимо Синина, амбань выслал к ним двух своих доверенных людей. Один из них должен был, удостоверясь в правдивости донесений, вернуться назад, а другой — следовать при экспедиции неотлучно. Оба уверяли, что путь впереди очень труден. Для исследователей же было важно сделать съемку южного берега Кукунора, так как западный берег того же озера и часть северного уже были сняты в 1873 году. Поэтому, несмотря на очередные утверждения о трудностях пути, Пржевальский объявил, что пойдет южным берегом и силой заставит идти с собой погонщиков, нанятых с вьючными верблюдами в Дулан-Ките. Как обычно, подобное решение подействовало лучше всяких других убеждений.

Проведя двое суток в устье реки Цайза-Гол, экспедиция направилась к городу Синину по южному берегу Кукунора. Здесь была проложена торная дорога между берегом озера и Южно-Кукунорскими горами. Извилистый южный берег Кукунора то близко подходил к горам, то сильно от них удалялся. Стояли уже последние дни февраля, погода наступила довольно теплая, настоящая весенняя. На солнечном пригреве появились пауки и мухи, а по утрам, если было тихо, слышалось громкое пение тибетских жаворонков или пискливые голоса земляных вьюрков.

После дневки, проведенной в лагере возле пикета Шала-Хото, Пржевальский оставил свой караван под надзором прапорщика Эклона и налегке отправился в Синин. С ним поехали прапорщик Роборовский, переводчик Абдул Юсупов и трое казаков. Китайские солдаты пешком провожали делегацию с двумя желтыми знаменами, которые были распущены при входе в город Донкыр. Здесь подобное шествие мигом привлекло несметную толпу зрителей. Стар и млад, мужчины и женщины выбегали на улицы и стояли или бежали сзади, толкались и давили друг друга. Со всех сторон слышались крики, шум, брань, — словом, суматоха стояла невообразимая. Наконец путешественики вошли во двор своей старой квартиры и заперли ворота, но на улице еще долгое время продолжала стоять толпа. Переночевав в Донкыре, на следующий день члены экспедиции выехали в Синин в сопровождении новой смены китайских солдат и по-прежнему со знаменами. Вскоре конвой этот увеличился многочисленными добровольцами, которыми становились все встречные. Наконец вокруг образовалась такая свита, что пришлось остановиться и прогнать всех лишних любопытных. Но взамен них во второй половине пути начали являться различные посланцы сининского амбаня, каждый со своей небольшой свитой.

Лишь в сумерки добрались путешественники до Синина и расположились здесь в отведенной им квартире — той же самой, где месяцев семь — восемь тому назад помещался со своими спутниками австро-венгерский путешественник граф Сечени.

Синин располагался в одноименной долине. Уже в те времена он был довольно крупным городом — его население насчитывало около 60 тысяч жителей. Основу жизни города составляла торговля с Тибетом. Тибетские купцы покупали здесь китайские товары, а китайские — то, что привозилось из Тибета.

По возвращении Пржевальского из Синина два дня (15 и 16 марта) посвящены были переформировке каравана. Предстоял новый этап экспедиции. Все коллекции и кое-какие лишние вещи отправлялись на 10 нанятых верблюдах под присмотром казака Гармаева в Алашань. С собой оставили лишь самое необходимое, да и то с запасом продовольствия набралось 14 вьюков, которые были погружены на вновь купленных мулов (о которых Пржевальский высказывается довольно нелецеприятно). Юрта была сожжена и заменена палаткой, а теплая одежда отправлена в Алашань — предстояло летнее путешествие в куда более теплых климатических условиях.