Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

недостижимым Эльдорадо. И не только для него — после монаха-иезуита Ипполито Дезидери, сумевшего посетить священный город в 1716 году, первыми европейцами, увидевшими его стены, стали английские офицеры, пришедшие туда в ходе военной экспедиции 1903 года. Если бы русскому путешественнику удалось явиться туда гораздо раньше — и не с оружием, а с мирными намерениями — история Тибета, да и всей Центральной Азии, могла бы обернуться иначе. Но так уж случилось — в любом случае у Пржевальского впереди было еще немало дорог и открытий, хотя он до конца жизни жалел, что не увидел Лхасу и продолжал стремиться туда.

Глава третья. Весна на Хуанхэ

Возвращение в Цайдам. — Снова здорово: встреча со старым знакомыми. — Дадай и его легенды. — История с письмами. — Торжественное прибытие в Донкыр. — Подготовка к летнему походу. — Желтая река. — Тщетные попытки найти переправу. — Вести с Родины. — Лессовый тоннель. — Оазис Гуйдэ. — Возвращение на Кукунор. — Выбор алашаньского маршрута для обратной дороги. — Кумирня Чейбсен и окончание глазомерной съемки. — Алашаньские князья. — Дорога до Урги.

Возвращение в Цайдам, особенно в первые дни, протекало в атмосфере общего уныния. Вынести столько лишений, оказаться в шаге от заветной цели — и быть вынужденными повернуть назад по какой-то совершенно идиотской причине! Более того, путешественники не понаслышке знали, как труден обратный путь, представлявшийся теперь к тому же бесполезным. Даже более трудным — ведь в Тибете уже наступала настоящая зима…

Несмотря на все старания, во время стоянки на ключе Ниер-Чунгу путешественники смогли купить или обменять только 10 лошадей; верблюдов, годных для пути, осталось лишь 26, из них почти половина была слишком слаба и ненадежна. Для пропитания помимо баранов и масла удалось добыть только пять пудов дзамбы и полпуда сквернейшего кирпичного чая, который монголы совершенно верно называли «мото-цай», то есть «деревянный чай», так как его распаренные листья напоминали старый веник. Этот чай в течение дня варился несколько раз, а дзамба выдавалась по небольшой чашке в день на человека. В довершение огорчений, путешественники даже не получили писем, присланных им в Лхасу через русское посольство из Пекина! Тибетские посланцы категорически отказались от передачи этих писем, объясняя, что если они присланы китайскому резиденту, то он после ухода экспедици отошлет всю корреспонденцию обратно в Пекин, что действительно потом и случилось.

Здоровье людей, измотанных тяжелым путешествием, тоже оставляло желать лучшего. Кроме этого, не стоит забывать про разбойников, промышлявших грабежом караванов и про явное нежелание тибетцев защищать чужеземцев. Несмотря на усталость, казаки по ночам дежурили попарно в три смены; все спали, не раздеваясь; в караване ехали, как и прежде, полностью вооруженные. Но было и кое-что хорошее: вместе с экспедицией отправлялись и приятели-монголы, оказавшие исследователям немало услуг, в особенности в последние дни пребывания на ключе Ниер-Чунгу. Как говорилось выше, двое из этих монголов были ламы из хошуна Карчин, а третий — цайдамец по имени Дадай; он приходился племянником тому самому Чутун-Дзамбе, который служил Пржевальскому проводником во время первого путешествия по Северному Тибету в конце 1872 и в начале 1873 года. Подобно своему дяде, Дадай отлично знал путь, так как уже восемь раз ходил из Цайдама в Лхасу проводником караванов — то богомольческих, то торговых. Хотя новый проводник (даром что старый знакомец!) взял с путешественников немалую мзду, но зато можно было выбрать более удобную дорогу и пройти более 500 верст по новым местностям.

Услуги Дадая сказались сразу же: он помог недорого закупить продовольствие и приобрести четырех верховых лошадей, которые были крайне необходимы. Затем секретно разведал, что вслед за экспедицией на один переход поедут 30 тибетских солдат, обязанных ежедневно доносить о русских в деревню Напчу, где посланцы далай-ламы будут жить до тех пор, пока чужаки не перевалят за Танла.

При переходе через Танла Дадай рассказал две легенды об этой местности.

«В первой из легенд говорится, что в давние времена на горе, близ перевала, жил злой дух, напускавший всякие беды на проходившие караваны. Умилостивить его невозможно было никакими жертвами. Тогда один из тибетских святых, ехавший из Лхасы в Пекин, поднявшись на Тан-ла, специально занялся искоренением опасного дьявола и так донял его своими молитвами да заклинаниями, что тот обратился в веру буддийскую и сделался добрым бурханом (божком), который теперь покровительствует путникам. С тех пор, уверенно добавил монгол, проходить здесь стало гораздо легче.

Вторая легенда гласит, что много лет тому назад, когда еще все буддийские святые пребывали в Тибете, халхаский хан Галдзу-Абуте направился сюда с войском, чтобы похитить далай-ламу и перевезти его на жительство в свои владения. Тибетцы не могли силою остановить монголов, но с помощью своих святых напустили на них каменный град, который побил множество неприятельских воинов; сверх того, часть их истребили дикие яки. Однако Галдзу-Абуте с уцелевшими 16 человеками дошел до Лхасы, завладел одним из важных хубилганов, то есть святых, и с его согласия перевел этого святого на жительство в Ургу. С тех пор там пребывает великий кутухта. Каменный же град, сыпавшийся с неба на монголов, до сих пор еще лежит на северном склоне Тан-ла в верховьях реки Тан-чю. Действительно, там, недалеко влево от нашего пути, верстах в десяти от перевала, на одной из речек, притекающих с западных гор, проводник указал нам большие кучи каменных шариков величиною от обыкновенного до грецкого ореха. Шарики эти оказались обыденными известковыми конкрециями (стяжениями), вымытыми, по-видимому, из лесса и нанесенными в кучи тою же речкою при большой воде. Пройдохи монгольские ламы набирают с собой целые вьюки этой святости в Халху и, конечно, дома не остаются в убытке»[119].

На последнем переходе через Танла исследователям удалось на дневке в горной группе Джола отлично поохотиться за альпийскими куропатками, или уларами. В Центральной Азии известны три вида уларов, а именно: улар тибетский, свойственный исключительно Тибету; улар гималайский, обитающий на Гималае, Тянь-Шане, Сауре и изредка в Западном Наньшане; наконец улар алтайский, живущий в Алтае и Хангае. В своем дневнике Пржевальский красочно и подробно описывает эту охоту, отмечая: «Охота на уларов вообще весьма заманчива, хотя и сопряжена с большими трудностями по самому характеру местности, в которой обитает описываемая птица. Я всегда предавался этой охоте с увлечением и никогда не упускал удобного к тому случая».

В горах Цаган-Обо, помимо охоты за уларами и куку-яманами, Пржевальскому, к его гордости, удалось убить новооткрытого медведя (того самого, пищухоеда). Это, конечно, стало поводом для подробного рассказа в дневнике:

«Камни осыпи с шумом катились при каждом моем шаге; но медведь, никем не пуганный и, быть может, никогда еще не видавший человека, продолжал спокойно лежать, изредка только поворачивая голову в мою сторону. Наконец я спустился до