Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

забравшись в горы, подобно грифу, следил за нашей охотой. Лишь только зверь был убит и, сняв с него шкуру или взяв часть мяса, мы отправлялись дальше, монгол тотчас являлся вместе с волками и грифами к добыче, резал мясо и таскал его в ближайшие ущелья, где прятал под большие камни; кроме того, брал бедренные кости, чтобы впоследствии полакомиться из них мозгом. В таком приятном занятии монгол провел целое утро совершенно инкогнито. Затем, наевшись вдоволь мяса, лег отдохнуть в ущелье неподалеку от нашего стойбища. Случайно один из запоздавших на охоте казаков возвращался именно этим ущельем и неожиданно набрел на монгола. Предполагая, что это какой-нибудь вор, казак притащил до смерти перепугавшегося цайдамца к нашему стойбищу, где разъяснилась вся суть дела».

У князя Курлы-бэйсе еще раньше предусмотрительно была куплена войлочная юрта, в которой размещались офицеры. Для казаков же достать юрту было невозможно, так что они провели осень и большую половину холодной зимы Тибета в той же самой палатке, в которой укрывались от палящего солнца Хамийской пустыни. Впрочем, офицеры делились своей юртой со спутниками, и в ней спали, кроме них, препаратор, переводчик и двое казаков. Казаки, однако, всегда предпочитали помещаться в своем обществе в палатке и по возможности уклонялись от приглашения ночевать в юрте. Железные люди! Это почти невозможно сейчас себе представить — зимой на Тибетском плато мороз доходил до −30 градусов с постоянным ветром!

Без особых трудностей поднявшись пологими долинами, путешественники достигли перевала через хребет Шуга (15 200 футов абсолютной высоты). Спуск оказался несколько круче, но тоже довольно удобным. Несмотря на раннюю осень, северный склон гор Шуга был покрыт снегом, который доходил почти до самого перевала. «Такого снега, — пишет Пржевальский, — мы не видали здесь даже в декабре и январе 1872–1873 годов. В нынешнем же году снег на горах Северно-Тибетского плато выпал рано, что, по приметам цайдамских монголов, предвещало суровую и снежную зиму. К счастью нашему, такое предсказание исполнилось далеко не вполне».

Хорошие пастбища по долине среднего течения реки Шуги привлекали много травоядных зверей. По пути вдоль реки беспрестанно встречались куланы, яки и антилопы. С удивлением и любопытством смотрели доверчивые животные на караван, почти не пугаясь его. Табуны куланов отходили только немного в сторону и, повернувшись всей кучей, пропускали караван мимо, а иногда даже некоторое время следовали сзади верблюдов. Антилопы оронго и ада спокойно паслись и резвились по сторонам или перебегали дорогу перед верховыми лошадьми; лежавшие же после покормки дикие яки даже не трудились вставать, если караван проходил мимо них на расстоянии в четверть версты. Путешественникам казалось, что они попали в первобытный рай, где человек и животные еще не знали зла и греха…

В продолжение не более трех часов, посвященных охоте, охотники вчетвером убили 15 зверей, а именно 4 оронго, 3 хулана и 8 куку-яманов. «Последних всех до одного пришлось убить мне, притом в продолжение нескольких минут и не сходя с одного и того же места. Случай этот был один из самых удачных во всей моей долголетней и многоразличной охотничьей практике».

В ночь на 26 сентября выпал небольшой снег, укрывший тем не менее землю белой пеленой. По такому снегу хорошо было бы выслеживать зверя, но на ярком солнце он так нестерпимо блестел, что у всех заслезились глаза.

Проводник то бормотал о грядущих бедах, то признавался, что ходил тут последний раз 15 лет назад и дороги не знает. Пржевальский приставил к нему караул, чтобы не сбежал; но тот похоже действительно не знал дороги, так как наугад завел караван в какое-то ущелье. Пройдя по нему, экспедиция наткнулась на следы чьей-то старой стоянки на верблюдах. Пржевальский знал, что местные ходят только на яках — это значило, что здесь прошли богомольцы, следовавшие в Лхасу.

Снег теперь понемногу шел каждый день, а в ночь на 3 октября начался буран; за сутки намело на целый фут, и ударил мороз в 9 градусов. Верблюды лишились корма и проголодались так, что съели несколько вьючных седел, набитых соломой. Весь аргал покрыло снегом, растопка сделалась настоящей проблемой и приходилось сидеть или в дыму, или в холодной юрте вовсе без огня. Двое суток путники провели в ожидании лучшей погоды. На третий день чуть разъяснилось, но едва вышли — снова начался буран и через 8 верст пришлось опять остановиться. По счастью, тут было хоть немного травы и удалось накормить животных. Ночью ударил мороз −23 °C. Всем было очевидно, что тибетская зима еще даже не началась. Между тем мимо лагеря каждый день проходили целые стада, спускавшиеся с гор в долину на зимовку.

«„Звери предчувствуют тяжелую зиму и уходят отсюда“, — говорил наш проводник. „Худо нам будет, погибнем мы“, — твердил он, вместо того чтобы посоветовать что-либо в данном случае. Впрочем, он по-прежнему постоянно давал один совет — возвратиться в Цайдам, но об этом я не хотел и слышать. „Что будет, то будет, а мы пойдем далее“, — говорил я спутникам, и, к величайшей их чести, все, как один человек, рвались вперед. С такими товарищами можно было сделать многое!»

Еще двое суток прошли в ожидании, но морозы не прекращались и снег не таял. Тем временем верблюды и лошади стали, видимо, худеть от бескормицы. Нужно было двигаться вперед, хоть и наугад, иначе был риск потерять вьючных животных. Пржевальский выбрал путь по-прежнему на юго-запад, к горам Кукушили[114], которые длинным белым валом виднелись на горизонте впереди.

Дни стояли ясные, и снег блестел нестерпимо. От этого блеска сразу заболели глаза не только у людей, но даже у верблюдов и баранов. Один из этих баранов вскоре совершенно ослеп, так что его пришлось зарезать без нужды в мясе. Воспаленные глаза верблюдов необходимо было каждый день промывать крепким настоем чая и спринцевать свинцовой примочкой. Те же лекарства служили и для людей. Синие очки, которые были взяты в дорогу, мало помогали, так как отраженный снегом свет попадал в глаза с боков. Казаки вместо очков завязали свои глаза синими тряпками, а монгол — прядью волос из черного хвоста дикого яка. Этот способ, употребляемый монголами и тангутами, оказался лучшим, хотя, как отмечает Пржевальский, «необходима привычка к подобной волосяной повязке».

Небольшими переходами в три дня экспедиция добралась до гор Куку-шили. На равнине Памчитай-Улан-Мурэн, по которой проходил маршрут, везде лежал снег глубиной в четверть или треть фута; в горах, даже небольших, этот снег был вдвое глубже. По ночам морозы переваливали за −20 °C, хотя днем, когда стихал ветер, солнце грело довольно сильно. Самым трудным было не