День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

Засыпая, Григорий все еще видел Катерину, порывистую, красивую, с лохматыми черными ресницами. Он видел ее капризно вздернутую усатую губу и тонкий раздувающийся нос… И почему-то вспомнил, как давно еще он спорил с нею на конференции геологов.

Тогда она выступила в прениях по докладу профессора Бетехтина. Она была в коричневом шерстяном платье. Черноволосая, улыбающаяся, смело вышла к трибуне и заговорила о богатствах сибирских недр… Он помнит: ему было почему-то приятно и радостно, когда она шла к трибуне. В душе соглашаясь с каждым ее словом, он старался найти что-нибудь неладное, чтобы потом возражать ей. Он помнит, как подошел к ней в буфете и сказал:

– Ты все-таки не то сказала.

– Не то? – удивилась она.

– Да.

– Может быть, я хорошо не обдумала свое выступление? – в раздумье говорила она и, подняв черные глаза, встретилась с прищуренным взглядом Григория, смутилась.

Буфет им показался душным, тесным, людным, и они ушли… Была ветреная морозная ночь, но им было тепло. Снег приятно похрустывал под ногами… Григорий говорил о своих планах, о себе, точно это было именно то, чего не сказала она в своем выступлении.

Он хорошо помнит тепло ее руки и то, как ее пальцы хрустнули от пожатия и как по дороге в геологоуправление он все повторял ее слова: «Ах, как хорошо такой вот ночью в улице!»

Чувство, возникшее в нем в ту ночь, долго держалось в сердце, покуда он не встретил девушку в рваной шинели, с копной мелко вьющихся волос.

Юлия ворвалась в его душу, как ветер… Он постоянно думал о ней, видел ее в тайге. Страдал от того, что она так далека. И вот сейчас, погружаясь в сон, он опять увидел ее, и почему-то вместе с Варварой Феофановной. И он никак не мог понять: которая из двух Варвара, которая Юлия. Они были совершенно одинаковые, и в то же время он чувствовал, догадывался, что они разные… «Юлия», – крикнул он и проснулся.

Глава восемнадцатая

1

Катерина эту ночь проводила под кедром в рассохе между гор, невдалеке от Большого хребта.

Ее не пугали хмурые горные перевалы, таежное глухолесье, медвежьи тропы. Ей не впервой идти таким маршрутом. В пути она вспомнила Кузнецкий Алатау. Там она шла с Григорием. Там было труднее. Много раз грозили им гибелью снежные бураны, ледниковые оползни, заметенные снегом провалы и расщелины. И все-таки там она всегда была веселая, а теперь что-то тяжелое давило ее сердце, и этим тяжелым наливались ноги, голова.

Дождь шумел. Гром утих, молнии по-прежнему сверкали огнистыми, злыми лентами. «Я, как мышонок, вся мокрая, – думала Катерина, ежась под кедром. – А темно-то, темно как!.. Что-то уж очень страшно». И, чтобы отогнать страх, прикидывала в уме, как она проведет разведку Большого хребта и речки Разлюлюевки. На эту мысль ее натолкнул Трофим, упомянув в разговоре, что Григорий имеет в виду маршрут по Большому хребту. «Если бы я написала, он бы завтра был со мной, – подумала она, закусывая губы. Левая нога налилась тупой болью: недавно Катерина упала коленом на колодину. – Ничего, пройдет… Только уж очень темно». И, высунув голову из-под плаща, она осмотрелась. А вокруг ни зги.

…Бывали ли вы, читатель, в сибирской огромной, как океан, тайге? Какие незабываемые дебри! Сколько великолепных картин можно увидеть на енисейских просторах!

В тайге дорог нет, а тропу неопытный человек не разыщет и днем. Есть затеси охотников на деревьях, заплывшие слезками смолы. Но где эти затеси и куда они ведут? Плотный, могучий хвойник, родники, таежные буреломы, прозрачные, как хрусталь, холодные реки, рассохи у гор, увалы, кое-где щетинятся черными пнями гари, синеют одетые лесом хребты… Тайга!

А бывает так. Небо двигает горы туч. Бьет гром. Удары рвут деревья на куски. Птицы прячутся в мох или траву. Звери пугливо жмутся в выскорях и ныряют в густую чащу в оврагах. А потом вдруг сразу небо лопнет, и бухнет дождище, как из водопада. Хлещет сутками, равняя день с ночью… Ненастье! Иван-чай скручивает свои фиолетовые глазки и плачет, роняя янтарные медовые слезы в траву. А пчелы от горя гудят в ульях, хватают жирных трутней и, подталкивая задними лапками, тащат их под дождь.

«Почему я не вместе с ним? Было бы так хорошо и совсем не страшно!.. Я ему говорила, что у меня нет убеждений. Неправда. У меня есть убеждения. Только я их тогда не могла высказать. А теперь… Талгат меня научил иметь убеждения. Знает ли он, как мне больно и трудно?» – думала Катерина, осыпаемая капелью с кедра. Путаются мысли, нервы напряжены до боли. Не в силах больше крепиться, она вдруг начинает плакать, удивляясь сама себе, зная, что этого с нею почти никогда не бывало.

А вокруг темная тайга ухает и шумит. А дождь льет и льет. С кедра бегут уже потоки. И кажется Катерине, что она медленно погружается в какую-то вязкую тину. Холод пробирает тело, а слезы так и сочатся из-под ладоней.

Под утро тучи рвались и плавали черными клубящимися сгустками в синеве неба. Туман постепенно окутал все молочной пеленой. Катерина согрелась у костра, позавтракала и решительно зашагала с компасом и геологическим молотком на восток, к Разлюлюевке.

2

…В тяжелых поисках минуло девять суток. В руках Катерины все еще не было ничего существенного. Три дня тому назад кончились у нее запасы продуктов. Уйти бы, оставить в покое Большой хребет! Но неотвязная мысль подстегивает ее: тут что-то есть!..

Наблюдая за полуразрушенными горными породами, она видит то, чего не увидел бы несведущий охотник за рудами. Она знает, как процессы эрозии и выветривания разрушают первичные месторождения, очутившиеся в результате горообразования и размыва у земной поверхности… Тут можно ожидать месторождения.

И она ищет. Откалывает каменные глыбы, бродит в ледяной воде ревучей Разлюлюевки, растирает в пальцах глины. Но что это за черные малюсенькие пластинки на отмыве? Она долга лазает на коленках, собирая задубевшими пальцами песок, долго рассматривает его на ладони и ссыпает в платок, нетерпеливо откидывая растрепанные, свисающие на лоб черные пряди.

Девятую ночь Катерина провела в скалах Большого хребта. Укрывшись рваным пальто, подстелив под себя затасканное одеяло, она долго лежала на спине. Синева неба, горящие звезды и холод, горный ночной холод, пугали ее. Здесь, на высоте, она избавилась от укусов комаров и мошки, но зато от стужи никак не могла уснуть.

– Завтра я