День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Да нет. Я уж полчаса как здесь.

– Он ушел, вероятно, думать.

– Как думать?

Новоселов ладонями потер сонные глаза.

– Он будет думать, как бы свернуть нашу разведку в отрогах Талгата и перенести ее в глубь Восточных Саян. Однако беспокойный же он человек! – Новоселов покачал головой. – Вечером он мне прочитал такую лекцию, что у меня и сейчас еще в голове шумит. Я ему говорю: «Полуразрушенные отроги Талгата дают основание предполагать здесь любые месторождения. Нашли же мы здесь в хребте Двенадцати дев оловянный камень? В берегах Разлюлюевки вы обнаружили признаки железной руды. Значит, здесь что-то есть! Что-то есть! Только иметь терпение – и мы найдем это что-то». Однако он на все мои и ваши доводы говорит одно: «Это – еще не месторождение… Ищите, – говорит, – месторождение! Ищите в Восточных, в Западных, в Южных Саянах, но вы обязаны найти месторождение!». Однако крутой он человек, Григорий Митрофанович! Очень крутой!

В черных глазах Катерины сверкнули раздражение и зло. Покусывая свои толстые красные губы, она отошла в глубь палатки и, подобрав рукой плащ, села на ящик. Разве Григорий не знает, что поиски сопряжены с величайшим терпением?

А Новоселов спрашивает, что делать.

– Искать! – как эхо, отвечает Катерина.

– Где?

– Здесь, в отрогах Талгата! Будем искать во всех отрогах, во всех речушках и ключах. Будем искать по Кидиму, Чилибеку, на Козлином хребте – везде. И мы найдем!

Голос у Катерины глуховатый, сердитый!

Остаток ночи она провела у костра возле палатки и все ждала Григория. Лицо ее от жара костра пылало ярким румянцем, пробивавшимся сквозь смуглую кожу, покрытую темным пушком.

Склонив голову на грудь, Катерина задремала.

И мерещится ей, будто идет она с Григорием Муравьевым по черной талгатской пашне. На ней крестьянская юбка и красная кофта. Григорий гонит впереди себя черных лошадей.

– Ты вот только посмотри, что будет, – говорит он, бросая в землю пшеничные зерна.

– А что будет?

– Из этих зерен вырастет алмаз. Ты понимаешь, Катюша, алмаз!.. Лучистый, сияющий, жаркий! А ты зябнешь! Ты все зябнешь, милая, да капризничаешь.

– Я вовсе не зябну, – капризно отвечает она.

«И зачем я капризничаю? Мама мне всегда замечала, что я несносно капризная. И у меня будут такие же капризные дети». – Катерина хмурится и отходит в сторону от Григория.

«Вот ты теперь поуговаривай меня», – думает она. Но Григорий уходит все дальше и дальше по полосе, разбрасывая пшеничные зерна, из которых должны вырасти алмазы.

– Гриша! Гриша! – кричит она и вдруг видит: перед ней, в тужурке нараспашку, бледный, в мокрых сапогах, стоит Григорий.

– Ты что же у костра спишь? – спрашивает он, улыбаясь. – Я, кажется, приснился тебе?

– Ты? Вот еще! Да я и не спала. Я слышала, как ты подошел, – сказала Катерина, пряча взгляд. – Всю ночь ты шляешься где-то. Или после разговора с Новоселовым? Я прямо тебя не понимаю! Как это ты мог додуматься свернуть разведку в отрогах Талгата? Да нет. За тебя думала малярия. Лучше ты выбери себе другую палатку, а то Новоселов ведь все принимает всерьез. Он не так хорошо знает тебя, чтобы отличить явь от бреда.

И отходит от костра, зябко потирая руки; Григорий торопливо свертывает папиросу, прикуривает от угля, садится на теплое место Катерины и вдруг ловко ловит какую-то бабочку.

– А все-таки ты во сне лучше, чем наяву, – говорит он, рассматривая бабочку у себя на ладони. – Вот видишь, она вилась вокруг огня, эта бабочка, и чуть не сгорела. Какая она красивая! Посмотри. Вся в эдаком серебряном пуху. Глаза черные. И все еще воюет, воюет, усатая!

– Ты когда уедешь? – спросила Катерина.

– А вот разработаем новые маршруты для вашей партии, и уеду.

– Как… новые?

– Тебе же говорил Новоселов.

– А, знаю. Только это все напрасно. Партия до конца лета будет здесь, в отрогах Талгата.

Григорий вздрогнул и, скрывая это, сунул руки в карманы кожанки.

– Ты что-то говоришь не то, – сказал он. – Поиски здесь не увенчаются успехом, и я потребую свернуть разведку.

– Нет, не потребуешь… Мы не позволим…

Григорий сдвинул свои черные брови и, косясь, взглянул на Катерину.

– Кто вы?

– Я.

– Ты? Ну, это другое дело.

На губах Григория мелькнула усмешка. Спокойно разминая тонкими пальцами тугую папиросу, он закурил.

Зябкий холодок прошел за плечами Катерины. Она сжалась, еле сдерживая гнев. Глаза ее избегали встречи с настороженным взглядом Григория.

– Что-то с тобой плохо, Катя? Мерзнешь, верно?

– Да нет. Так это, – глухо ответила Катерина и подошла к костру; ее сверкающий взгляд встретился с усталыми глазами Григория.

– Почему ты думаешь, что другие работают только за деньги, за жалованье, за полевые проценты, а не так, как ты, за честь и совесть?! – задыхаясь, проговорила она.

Григорий побледнел.

– Вранье.

– Нет, не вранье! Ты приехал, посмотрел и решил: закрыть Талгат!.. Закрыть как вредную и дорогую выдумку. И ты даже удивлен, как это мы, казенные работники, не додумались сами до этого? Ага? А мы вот роемся в горах, в размытых породах! Бродим в ледяной воде горных рек, бьем шурфы, роем канавы… и все это без мысли, без желания и цели, ага? А ты один, один за всех думающий, страдающий!.. Разве тебе не тяжело?

– Вранье, вранье!

– Нет, не вранье. Когда ты сидел ночами над Приречьем, тебе помогала я. И верила в твои выводы. Но теперь мне кажется, в Приречье железа нет! Что-то еще скажет Чернявский и Редькин?

– Что?!

Григорий звучно перекусил мундштук папиросы и, сузив свои серые, режущие глаза, процедил сквозь зубы:

– А как же ты подписала мой февральский доклад в Москву? Как?

– Я верила в твои дерзания! – горячо воскликнула Катерина. – А ты? Один за всех, ага? Мы щупаем каждый аршин этих интересных отрогов Талгата, и мы найдем здесь месторождения! Найдем! Вот он, оловянный камень. Их у меня полный карман! Поинтересуйся. А что это? Серебристо-свинцовое оруденение. А это? – и вздрагивающими пальцами Катерина развернула платочек. – Талгат красив! Но Талгат и богат металлами! И мы откроем эти богатства Талгата! А ты… Оставь нас!

Гневное лицо Катерины пылало. Она стояла перед Григорием прямо, вызывающе. Ее правая рука, в которой она держала зажатый в ладони оловянный камень, заметно вздрагивала.

Черная голова Новоселова с вытаращенными глазами высунулась из палатки и тут же скрылась.

– Ну а что еще? – спросил Григорий. – Или это все? А теперь слушай: за отдел металлов отвечаю я.

Повернулся и ушел.

Катерина все еще стояла у костра, кусая вздрагивающие красные губы.

3

Эхо ссоры геологов прокатилось далеко по отрогам Талгата,