Девочка в реакторе - Анастасия Котова

явным презрением наблюдала за его паническими телодвижениями.

– Тебя сегодня ночью видели с какой-то девицей! А утром я застаю тебя в чем мать родила!

– А тебе есть дело? Я свободный человек!

– У вас какие-то проблемы?

Мила вздрогнула и, обернувшись, увидела перед собой Легасова.

У него был усталый вид, он крутил пальцами сигарету, а в глазах царили такая апатия и безысходность, что девушка невольно посочувствовала ученому.

– Нет, все в порядке, Валерий Алексеевич!..

– Милочка, можно поговорить с тобой тет-а-тет?

Перепуганная девушка вопросительно посмотрела на Игоря.

Тот пожал плечами.

– Э-э-э… а в чем дело? Что-то случилось?

Легасов бросил взгляд на репортера, а затем тяжело выдохнул:

– Мне просто очень нужно с тобой поговорить.

Мила с наигранным равнодушием пожала плечами и пошла следом за академиком, спрятав в густых ресницах огонек беспокойства. Она буравила испытывающим взглядом спину попутчика и гнала прочь тревожные мысли: зачем так волноваться, если знаешь, что ничего дурного не совершала.

Или же дело было в другом?..

Они прошли в кабинет ученого, располагающегося в оперативном штабе, куда, опять же, допускали не каждого.

Над Чернобылем давно повис ореол таинственности и загадочности с оттенками легкого страха и бескрайнего любопытства. Каждый новый день как открытие, каждый новый час происходило полного волнения и испуга событие, заставляя вздрагивать от настоящего, пробирающего до костей, ужаса.

– Так о чем же вы хотели поговорить со мной, Валерий Алексеевич? И да, позвольте заметить, выглядите вы просто ужасно. Хотя-я-я это неудивительно, судя по тому, где вы работаете…

Легасов не произнес ни слова и, подойдя к мрачному закутку своей комнаты, отодвинул плотную штору.

Мила приподняла бровь и, нерешительно подойдя, заглянула внутрь.

– Это же та девочка, которую все ищут!..

– Это моя дочка.

Девушка застыла с раскрытым от удивления ртом.

– Дочка?! В смысле… дочка? А что она делает здесь, в Чернобыле?

– Мы с твоим супругом, Сашей, в последнее время перестали общаться. Он ушел в работу, ему стало не до дружеских разговоров. Мы тут все заняты, так что это ни в коем разе не упрек. И в какой-то момент я ощутил одиночество. У меня есть дочь, и не одна, и жена, а по сути, я… ну, я остался один. Мне не с кем поделиться, вылить свои эмоции, освободить душу, хотя иногда я позволяю себе согласиться с тем, что так намного лучше, так намного безопаснее.

– Валерий Алексеевич, я вас не понимаю.

– Зови меня просто Валера.

Девушка потупилась и смутилась:

– Но вы же старше…

– Мы здесь все равны.

Мила позволяла себе с этим согласиться.

– И что же вы… ты от меня хочешь?

“Все равно он не признается, по какой-такой причине здесь находится его дочь”

– Я спрашиваю это не из-за простого любопытства, я понимаю, насколько тебе сейчас трудно, и, судя по всему, на душе у тебя какой-то камень, поэтому ты ничего рассказывать не хочешь. Ну и, скорее всего, ты уже с кем-то делился своими переживаниями, но тебя не услышали и не поняли, поэтому ты обратился ко мне.

– Мне нужно, чтобы ты присмотрела за девочкой, – произнес академик, когда девушка окончила свою тираду. – Я уже обращался с этим к твоему мужу, но он меня не понял и отказал.

Понимаешь, в чем дело, моя дочь не так проста, как кажется. Я боюсь, что рано или поздно она поставит не только себя и меня под удар, но и всех нас. Я думал, что Александр Александрович мне в этом поможет, но он не готов помочь мне решить эту проблему.

Моих знаний недостаточно, и, если честно, я поставил свои профессиональные качества под сомнения…

– Прости, но я опять не понимаю, куда ты клонишь…

Их беседу нарушило появление заспанной девочки.

Она громко зевнула и посмотрела на парочку слегка удивленными глазами.

– Поздоровайся, это Мила. Я попросил ее присмотреть за тобой.

Малышка недоверчиво осмотрела Милу с ног до головы.

– Понимаешь, золотце, я здесь ненадолго. Мне предстоит скоро уехать.

Девчушка насупилась, поджав губы.

– Я понимаю твои чувства и приму их в расчет, но сделать пока что ничего не могу. Тебе лучше остаться здесь.

После

Раиса доплелась до кровати и рухнула на постель, не раздеваясь.

Разум погрузился в черную бездну, где не осталось места ни для ярких сновидений, ни для бурных, полных боли, воспоминаний.

Просто темное, бесформенное, нечто.

Оно затягивало все глубже и глубже, превращаясь в темное озеро с большими и постепенно исчезающими кругами.

– Нет, она не умерла, она просто спит. Но это такой страшный сон…

“Васенька?..”

И тут всплыли недавние события: радиологическое отделение, столица, погруженная в хаос, любимый муж, покрытый ожогами и чудовищными язвами, медленно превращающийся в ходячий труп.

И бездонные синие глаза маленькой девочки, смотрящие на еле живого пожарного через пленку барокамеры.

Раиса пришла в себя через трое суток.

– О господь благочестивий, наконец-то ты пришла в себя!.. – охнула матушка, всплеснув руками. – Я уж думала, ты умерла, господь милосердний, отче наш, нехай освятиться iм`я твоє…![30]

– К сожалению, я еще жива. – Девушка встала и огляделась вокруг. – Мне до сих пор не верится, что все это произошло на самом деле. Моего Васеньки больше нет!.. Я потеряла всякий смысл жить. У нас осталась только Наташенька… у меня только она осталась. – Она приложила руку к животу.

– Грех так говорить, доченька! Бог не дает испытаний, что нам не по силам!

– Тогда почему Бог все это допустил? Почему Он не смог ничего остановить? Изменить?! Почему Он ничего не сделал, что мы с тобой не страдали?!

– Не гневи Бога, доченька. Все самое страшное позади.

– Сомневаюсь.

Однажды во сне к Раисе пришла умершая пару лет назад бабушка. Она наряжала новогоднюю елку и насвистывала веселую песенку, вешая красивые и блестящие шары.

– Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас только лето!

– Так надо. Скоро Васенька ко мне придет. И Наташенька тоже.

Раиса попыталась ухватиться за