Роман в сонетах (сборник) - Евгений Нейштадт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовью вверенное дело!
Но только бы она успела!
Но, ослабев от потрясений,
Она впадает в забытье…
А во дворце в плену сомнений
Сидит подавленный король.
С ним – торжествующий епископ
Король в душе скрывает боль —
Он все-таки боится риска:
Колдунью от костра спасти —
Наверняка проститься с властью.
Любимую на казнь вести —
Сказать “прости” любви и счастью!
Он хочет счастье сохранить
И должен власть не опорочить.
Он казнь не может отменить… —
Он может лишь ее отсрочить…
Очнувшись от гнетущих дум,
Встает он, бледен и угрюм,
В одном плаще поверх сорочки,
Велит епископу уйти
И в сад идет, и по пути
Пытается изобрести
Причину длительной отсрочки..
Бьют зорю где-то в вышине,
И слабый свет в темнице брезжит.
Элиза спит. Ее во сне
Тепло воспоминаний нежит.
И снится ей: король-отец,
И братья-принцы, и дворец,
И по соседству сад огромный,
Где в играх с братьями она
Любила прятаться одна
За гротом, в уголок укромный…
Ей снится аромат вокруг,
Журчанье струй и птичье пенье,
И ласка материнских рук,
И… злобной мачехи шипенье…
Когда отец женился снова,
Она была совсем мала,
Но злая мачеха сурово
Из-под родительского крова
Ее в деревню отдала.
Особенно ей тяжела
Была разлука с самым младшим.
Она крепилась, как могла,
Он разразился горьким плачем.
Она в большой семье своей
Была двенадцатый ребенок,
И с детства приходилось ей
Возиться с младшеньким – с пеленок
Ей полюбился младший брат,
Малыш приветливый и милый.
Она не раз его кормила,
За ручку выводила в сад,
Играла в прятки и в лошадки,
Учила чтенью и письму,
И пела песенки ему,
Укладывая спать в кроватке…
Ей снится люлька в той избе,
Где жили бедные крестьяне,
Ее от мачехи к себе
Принявшие на воспитанье…
В борьбе с жестокой нищетой
Элиза стала им опорой,
Но, повзрослевшая так скоро,
Необычайной красотой
Она их взоры поражала,
Всегда ко всем добра, мила,
Она сама их уважала,
И их любимицей была.
Но ей исполнилось пятнадцать.
Единственную дочь отец
Ждет с нетерпеньем во дворец,
И им приходится расстаться.
И долго не было конца
Там поцелуям и объятьям.
Но вот по лестнице дворца
Она спешит в покои к братьям…
Но братьев нет… Выходит к ней
Навстречу мачеха и сразу
Велит вести ее в бассейн
И смыть “крестьянскую заразу”.
Колдунья ошеломлена
Цветущей прелестью принцессы,
И злобно вслед шипит она:
“Помогут ей мои компрессы!
Не зря пришлось мне в эту ночь
За жабами в болото лазить:
Они сумеют мне помочь
Красавицу обезобразить
И сделать жабою точь в точь!
Такой отцу представить дочь
Уже спокойно я могла бы…
Однако мне пора взглянуть,
Что сделали с принцессой жабы…”
Она – в купальню… Но ничуть
Не подурневшая принцесса
Там смотрит не без интереса
На три огромные цветка.
“Они упали с потолка! —
Она смеется, – вот потеха!”
Но злой колдунье не до смеха:
Ей жаль цветами ставших жаб,
Но если яд их слишком слаб,
То есть сок грецкого ореха.
И натирает им она
Лицо принцессы дочерна…
Отцом неузнанная, в горе
Ушла принцесса из дворца
И ключевой водою вскоре
Зловонный черный сок с лица
Над зеркалом ручья отмыла
И стала так же хороша:
Ей колдовство не повредило.
И потихоньку, неспеша,
Она пошла, сама не зная
Куда, меж елок и берез,
И лишь ее узнавший пес
За нею долго посох нес,
Но вдруг отстал, тревожно лая,
И смолк… Тут яблоня лесная
Попалась по дороге ей.
Она поела яблок сочных
И для согнувшихся ветвей
Наставила подпорок прочных.
Но становилось все темней,
И утомленная принцесса
Заночевала в чаще леса.
Ночь пролетела в легких снах:
Ковер из мха был мягче пуха.
Она проснулась, смотрит – ах! —
Над ней склонилася старуха!
Но тотчас ласковой улыбкой
Старушка разогнала страх
С остатками дремоты зыбкой.
“Поешь, красавица, немножко”, —
Принцессе говорит она
И ставит перед ней лукошко:
В нем ягоды – к одной одна!
Принцесса, оправляя платье
И приготавливаясь есть,
Спросила: “Бабушка, а здесь
Не проходили принцы, братья?”
Старушка отвечала ей:
“Давно здесь не было людей.
Ты – первая. Да будут вскоре
В году всего двенадцать дней
Двенадцать диких лебедей
В коронах принцев там, на море.
Ты слышишь, как шумит прибой?
Возьми все ягоды с собой,
Иди – посмотришь, что такое…”
Сказав, пропала меж стволов…
И тут принцесса слышит зов
Вдали шумящего прибоя
Но здесь вернемся к королю.
Он, кажется, нашел решенье.
Нашел, как милую свою
Ему избавить от сожженья.
Король епископа зовет
И, восседая на престоле,
Он ждет, собравшись наперед
Не уступать его злой воле.
Епископ входит. С торжеством
Король ему: “Крепка темница!
Пусть королева колдовством
Попробует освободиться!
Немного – лишь двенадцать дней
Дадим колдунье мы на это.
Ты будешь сам следить за ней
С захода солнца до рассвета.
Иди и помни: ни чему
Не возместить моей потери,
Но я до гроба предан вере
И укреплю свою тюрьму!”
И с нетерпением ему
Он указал рукой на двери…
Там на крапиве в бледном мраке
Элиза спит уже давно.
Епископ в тайное окно
За ней следит: где ж вурдалаки?
Где оборотни, упыри? —
Здесь только узница в халате.
Спит крепко, сколько ни смотри…
Ей снится море на закате,
И лебеди в лучах зари,
Вдруг превратившиеся в братьев…
Назвав их всех по именам —
Не сразу узнанная ими —
Она объятьями своими
Их чуть не задушила там…
Ей снится море под луною…
Перед костром они сидят
И, вторя вечному прибою,
Поют, играют и … грустят.
И ей за долгую разлуку
Так повзрослевший младший брат
Про их рассказывает муку:
“Пошел уже девятый год,
Как мы летаем лебедями,
Боясь, чтоб солнечный заход
Нас не застигнул над волнами:
Его последние лучи
Нам возвращают облик прежний,
Но нам от этого в ночи
Еще тоскливей, безнадежней.
Колдунья-мачеха навек
Нас милой родины лишила
И всех двенадцать человек
В птиц перелетных превратила
За синим морем нам теплей,
Но мы о родине мечтаем,
Но только на двенадцать дней
На родину мы прилетаем:
Наш путь на родину далек,
И нам не пересечь бы море,
Когда б не малый островок
В его бушующем просторе.
Но только в самый длинный день
До островка мы долетаем
И, превращенные в людей,
Там до рассвета отдыхаем.
И послезавтра нам пора:
Последний день уж должен минуть
С последней ночью, и с утра
Должны мы родину покинуть…”
Она их стала умолять
Ее взять за море с собою,
Ее одну не оставлять
Глухому лесу и прибою.
Ее в тот край перенести
Все братья молча согласились
И сразу же заторопились
Из прутьев ивы сеть сплести.
И к сроку сеть была готова,
Она легла в нее. Взвились
Они в заоблачную высь
И прочь от берега родного
С принцессой в сетке понеслись…
И ощущение полета
Принцессу вновь томит во сне,
И дух в ней замер отчего-то,
Как в те минуты в вышине…
За горизонтом берег вскоре
Чертой туманною исчез —
Под ними было только море,
Над ними – только свод небес…
Порой под ними проплывал
Случайный парус, бел и мал,
Как чайка на воде – недвижен.
Стремителен был их полет,
Но остров был далек, и вот
Смертельный солнечный заход
Стал становиться ближе, ближе…
Все время опускаясь ниже,
Коснулось солнце края вод —
Все замерло в кровавом свете…
И… белой пеной окаймлен
Стал виден островок, но он
Был сверху лишь едва заметен.
Но стая ринулась к нему,
Как камень, пущенный пращою,
Чтоб настигающую тьму
Успеть оставить за спиною.
Как павший с кручи снежный ком,
Они на остров опустились,
И сразу в принцев превратились —
С последним солнечным лучом.
Был остров голым, словно камень,
И ничего там не росло,
А что росло – давно волнами
В пучину море унесло.
Вокруг стихия бушевала:
Всю ночь толпой на остров малый
Шли волны и в немой тоске
Шипели пеной на песке.
Но крепко сжав свои объятья,
Стеной у волн стояли братья,
И под защитой их сестра
Проспала мирно до утра…
Зарделось небо на востоке.
Там – родина: она детей
Прощальной ласкою своей