Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

не стоило. Отдать столько за крепостную крестьянку даже из-за человеколюбия он просто не мог себе позволить.

— Что, господин Пушкин, денег жалко стало? Не хочешь человеческую душу спасти? Я ведь запорю эту стерву, если не заплатишь, — глумливо ухмыльнулся гусар, поигрывая плеткой. — А потом на тебя кивать буду. Мол, раззадорили меня, гусара, а я и разошелся. Чего с меня, дурака, взять? Про тебя же разговоры пойдут — «за копейку удавится», «жидовская душонка».

От таких слов Пушкину в момент кровь в лицо ударила. В висках застучало, словно крошечные молоточки заработали.

— Чего мнешься, господин поэт? Это, чай, не стишки пописывать да языком красиво трещать. Здесь настоящие яйца нужны.

Гусар уже в открытую его оскорблял, чего просто нельзя было не заметить. Пушкин едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками.

— Чего глаза пучишь? Кишка тонка с гусаром объясниться? Или только в Петербургах храбрость имеется?

Все, поэт не выдержал. Быстро снял с левой руки перчатку и с силой бросил ее в лицо своему обидчику.

— Вызываю…

— А вот это дело! — тут же расплылся в улыбке гусар. — Как вызываемая сторона, имею право на выбор оружия. Тогда выбираю саблю, а то засиделась она уже в ножнах.

— Где и когда? — глухо спросил Пушкин, уже понимая, что сглупил. Похоже, его просто спровоцировали, как обычного сопливого юнца, сыграли на чувствах.

— А чего ждать? Перед смертью-то не надышишься. Ха-ха-ха! — расхохотался гусар, даже не скрывая своей радости. — Сейчас и помашем сабельками-то. Выйдем только в поле, чтобы лишних глаз рядом не было, и помашем. Сойдет, или в отказ пойдешь?

Александр качнул головой. Такое не скрыть. От дуэли отказаться, значит, в чужих глазах прослыть откровенным трусом. В обществе сразу же станут косо смотреть, друзья перестанут подавать руку.

— Я как раз еще одну саблю с собой взял, как душа чуяла…

* * *

г. Энск

Городской пустырь

К ночи хорошо подморозило. Снег, еще днем больше похожий на кашу, сейчас хорошо схватился. Солнце медленно садилось, грозя вскоре скрыться за верхушками деревьев. Небо на западе окрасилось в багровые цвета, словно намекая на исход поединка — чью-то смерть.

На пустыре, куда редко кто сейчас заглядывает, стояли четверо — двое дуэлянтов и их секунданты.

— … Господа, готовы ли вы примириться? — Дорохов посмотрел на Пушкина, буквально умоляя его взглядом ответить утвердительно. Однако, бледный, как смерть, поэт холодно молчал. — Господа, вы же знаете, что дуэли сейчас под негласным запретом. Александр Сергеевич, Витольд Юрьевич?

Гусар оперся на саблю и скалил зубы в улыбке, всем своим видом показывая, что и не думает примиряться.

— Витольд Вишневский никогда не берет свои слова взад. Я сказал именно то, что сказал, и саблей готов подтвердить свои слова. Но если, господин Пушкин, попросит у меня прощения, извинится, то я, так и быть, соглашусь на примирение, — осклабился гусар, с нескрываемой насмешкой глядя на поэта.

Услышав такое, Дорохов потемнел лицом. Считай, было нанесено еще одно оскорбление. Теперь точно не решить дело миром.

— Господа, позвольте минуту. Мне нужно кое-что сообщить Александру Сергеевичу.

Провожаемый смешками, Дорохов подошел к Пушкину.

— Я не знаю, в чем тут дело, но происходящее совершенно ненормально, — приглушив голос, взволнованно проговорил он. — Александр Сергеевич, вы разве этого не видите? Почему Вишневский совершенно расчетливо снова и снова провоцирует вас? Он же не ваш личный враг? — поэт хмуро покачал головой, давая понять, что ничего не знает о каких-либо размолвках или ссорах между ними. — Он должен вам денег или вы ему? Может что-то амурное? — Пушкин снова качнул головой. —

Михаил бросил косой взгляд в сторону гусара, словно пытался прочитать его мысли.

— Он совсем не похоже на дурака. Профессиональным бретером, задирой тоже вряд ли назовешь. Это скорее игрок и пьяница, каких еще поискать, — быстро рассуждал Дорохов. — Тогда… Тогда Вишневский просто наемник. Александр Сергеевич, похоже, вы кому-то перешли дорогу. Слышите меня? Александр Сергеевич?

Поэт с совершенно отстраненным видов кивнул.

— Вы должны отказаться от дуэли. Я прошу вас. Давайте, скажем, что у вас сильная боль, приступ, в конце концов. Вам никак нельзя с ним выходить против него.

— Хватит, Миша. Я должен. Ты же сам все знаешь, не хуже меня. Таков заведенный порядок, и не мне его менять. Все знают, что Александр Сергеевич Пушкин всегда готов защитить свою честь.

И столько в голосе поэта было непреклонной решимости, что Дорохов заскрипел едва не застонал от отчаяния. С совершенной отчетливостью понял, что Пушкин ни за что не откажется.

— Я могу выйти вместо…

— Я сказал, хватит.

— Хорошо, хорошо. Тогда слушайте меня внимательно, — Михаил подошел вплотную, чтобы никто и ничего не услышал из их разговора. — Он гусар и, похоже, воевал, что по ухваткам видно. Я с такими встречался, было дело. У гусар одна и та же манера рубки — на скаку нанести очень сильный удар, чтобы развалить врага с плеча и до пояса. Если же завязывалась сшибка, то они чаще саблей колют, а на возврате стараются кисть отрубить. Слышите меня?

Видя индифферентность Пушкина, Дорохов схватил его за плечи и с силой встряхнул.

— Александр Сергеевич, соберитесь, от этого зависит ваша жизнь! Слышите, что я говорю⁉ Вишневский будет ждать, играть с вами, чтобы нанести один единственный сильный удар. Как увидите, что гусар начнет поднимать саблю, сразу же сближайтесь и ко…

Хотел еще что-то важное добавить, но позади него донесся насмешливый наглый голос:

— Господа, вы там заснули? Право слово, у меня нет никакого желания тут мерзнуть. Господин Пушкин, вы слишком долго собираетесь. Мне начинает казаться, что просто напросто… трусите.

Серость на лице Пушкина тут же сменилась алым цветом. Решительно оттолкнув товарища, он прошел вперед.

* * *

г. Энск

Городской пустырь

Настоящий гусар, чего тут говорить. Вишневский горделиво выпрямился, обхватив рукоять сабли. Красный доломан с золотым шитьем, как перчатка, обтягивал туловище, выгодно подчеркивая изрядную ширину плеч и узкую талию. Ментик, верхняя куртка, подбитая мехом, валялся на снегу ярким пятном.

— Может мне повернуться спиной, господин Пушкин? Ха-ха-ха!

Витольд громогласно загоготал, запрокинув назад голову. Видно, что чрезвычайно доволен собой.

А как ему не быть довольным? Еще неделю назад Вишневский после проигрыша в карты продавал свое родовое поместье и готовился стать босяком, как все волшебным образом