И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

которую мне рассказали,

веками рассказывают русалки.

Хвостами-кострами русалки мерцают,

их серьги позванивают бубенцами.

Наследницы слез и последних лишений

вставали над озером в белых одеждах,

наследницы слез и последних лишений,

всё женщины чаще,

            а девушки реже.

Хвостами-кострами русалки мерцали,

их серьги позванивали бубенцами.

Их озеро требовало пополненья:

пришло и последнее поколенье.

Различия – те же, причины – как прежде,

лишь девушки чаще,

            а женщины – реже.

Немые русалки плывут по каналам

и рыбье бессмертье свое проклинают…

* * *

Художник, не надо к бессмертью стремиться,

русалкой струиться, легендой срамиться.

Художник, бессмысленны вечные вещи,

разгул публикаций,

            огул одобрений,

коль каждая капля слезы человечьей

страшнее твоих трагедийных творений.

Смерть Бояна

За городом Галичем,

на перепутье, харчевня.

Для панства —

         харчевня,

а простонародью —

            корчма.

И русич, и лях, и турпей —

неумытый кочевник —

отыщут в харчевне

любое питье и корма.

На прочную ногу —

скамьи из точеного бука —

поставил харчевню

еврей-весельчак Самуил.

То флейтой зальется,

то филином зычно аукнет…

Гогочут пьянчуги, вздымая усы:

– Уморил! —

Давненько не хаживал

к весельчаку-иудею

соратник Бояна,

          хоробр новгородский Поток.

Хозяин угодлив:

склоняя оплывшую шею,

подносит сивуху,

          арбуз

             и куриный пупок.

А гости,

     а гости,

         а гости печатают песню,

отменную песню,

что слово – то конника топ.

Хозяин доволен:

лоснятся колечками пейсы.

Хозяин смущен:

плачет паче младенца Поток:

– В песчаном Чернигове

рынок что сточная яма,

в помоях и в рытвинах —

лоб расколоть нипочем.

На рынке

      под вечер,

            в сочельник,

казнили Бояна,

Бояна казнили,

назначив меня палачом.

Сбегались на рынок

скуластые тощие пряхи,

сопливых потомков

таща на костистых плечах.

Они воздевали

сонливые очи на плаху

и, плача в платочки,

костили меня, палача.

А люди,

     а люди,

         а люди

болтали о рае,

что рай не Бояну,

Бояну – отъявленный ад.

Глазели на плаху,

колючие семечки жрали,

судачили:

влево

    иль вправо падет голова.

Потом разбредались,

мурлыча Бояновы строки, —

лелеять иконы

в своих утепленных углах.

Марина,

которой Бояном написано столько,

в ту ночь, как обычно,

с боярином Ставром легла.

Я выкрал у стражи

Бояновы гусли и перстень,

и – к черту Чернигов,

лишь только забрезжила рань…

Замолкните, пьянь!

На Руси обезглавлена Песня.

Отныне

     вовеки

         угомонился Боян.

Родятся гусляры,

бренчащие песни-услады,

но время задиристых песен

вовеки зашло…

В ночь казни

смутилось

шестнадцать полков Ярослава.

Они посмущались,

но смуты

не произошло.

Мой дом

«Дом стоял на перекрестке…»

Дом стоял на перекрестке,

напряжен и мускулист,

весь в очках,

        как перед кроссом

чемпион-мотоциклист.

Голуби кормились мерно,

на карнизах красовались.

Грозные пенсионеры

вдоль двора крейсировали.

Вечерами дом думал,

сметы составлял, отчеты,

и —

   внимательные дула —

наводил глаза ученых,

дула – в космос розоватый!

А под козырьком у дома

разорялась, раздавалась,

радовалась радиола.

Там бутылки тасовали,

под пластинки танцевали,

эх, комично танцевали,

выкаблучивались!

Я в одном из окон дома

домогаюсь новой строчки.

Я хотел бы стать домом,

напряженным и строгим.

Танцевать комически

на чужой гульбе,

плакать под космический гул голубей.

«Каждому необходим…»

Каждому необходим

свой дом,

      свой дым,

своды над головой,

ложе —

     лежанку бы,

чтобы свой колобок

свойственен дому был.

Где ты, мой дом, стоишь?

Дом —

     над окном —

            стриж?

Гость у дверей цепных?

Дом —

    под окном —

            цветник?

Где ты, мой дом родной?

В рододендронах мой?

В детстве

      да сплыл,

           не быв.

В детстве?

      Или – встарь?

Эх, кабы —

       да кабы

Сивкою-Буркой встань!

Сивка, топчи гранит!

Бурка —

      и-го-го-го!

Где ты, мой дом —

            в грибных

дождиках

      в Новый год?

«Кто строил дом…»

Кто строил дом?

          (Этап —

              этаж!)

Мать? Нет!

      Отец?

          Не мог!

Ваш дом,

      по-вашему, он —

                ваш,

лишь по названью —

            мой.

Приблудный сын домов чужих,

ублюдок,

Вечный Жид,

ты в дом вломился напролом,

в наш дом!

В ваш дом?

Ваш дом —

неврастеничек и нерях,

маньяков и менял.

Не я вошел в ваш дом,

             не я,

ваш дом

      вошел

          в меня!

Я —

   нет! —

       предательству в ночи,

предательству ночей!

А дом все знает, а – молчит!

Не ваш он, дом —

           ничей!

Бело —

    бетонная скала!

Бассейн,

      в котором гул

бессилья всех земных салак,

бесславья —

        всех акул!

Цветы и рыбы

1. «Розы…»

Розы —

обуза восточных поэтов,

поработившие рифмы арабов

                  и ткани.

Розы —

по цвету арбузы,

по