И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

но рассказать никому

не сумела.

6. «Дождь моросил…»

Дождь моросил.

Дождь вздрагивал.

Нева

то взваливала волны на причалы,

то снова в воду сваливала волны.

И фонари вдоль набережной узкой

светили тускло,

будто сквозь фанеру.

Мы говорили о цветах и рыбах…

Что орхидеи,

не в пример пионам,

теплы,

что окунь вовсе и не рыба,

а лебедь —

только с красными крылами…

Мы уезжали за город,

туда,

где бабочки

и где наторкан в почву

еще несовершеннолетний лес.

Под жилами и хлорофиллом листьев

мы говорили о цветах и рыбах,

о ящерицах – о вееропалых

гекконах —

вот живут же —

прилипают

и к потолку,

и к зеркалу,

и к шкафу.

А нам к сиим предметам не прилипнуть.

Палатка.

Одеяло.

Фляга.

Спиннинг.

Наш лагерь.

Наше логово.

Наш дом.

Мы ищем тот проклятый «чертов палец»,

тот белемнит,

обломок добрых прошлых

взаимоотношений…

Не найти.

Мы бродим,

пожираем плотоядно

щетинистых и худосочных щук,

закрюченных на мой могучий спиннинг

захватнический.

В перебранках грома

мы наблюдаем фотовспышки молний

и чертим планы линиями ливней…

И тихо улыбаемся, как рыбы,

своим воображаемым цветам.

Рыбы и змеи

1. «Речная дельта…»

Речная дельта,

как зимняя береза,

бороздила мерзлый грунт корнями.

Морской окунь плыл к дельте,

подпрыгивая, окунаясь в пригорки волн.

Речной окунь

тоже плыл к дельте,

шевеля плавниками – красными

                    парусами.

– Здорово, старик! —

закричал речной окунь

и хлопнул морского окуня

хвостом по плечу.

– Чего молчишь? —

закричал речной окунь. —

Зазнался, старик?

Ведь и ты и я рыбы.

И ты и я пьем воду.

– Правильно, —

сказал морской окунь. —

– И ты и я рыбы.

Только ты пьешь воду,

а я пью океан.

2. «За столом сидели змеи…»

За столом сидели змеи.

Чешуя, что черепица.

Злоязычная семейка

занималась чаепитьем.

    И беседовали с жаром

    змеи:

    (о, змеиный жар!)

    кто кого когда ужалил,

    кто кого когда сожрал.

За веселым чаепитьем

время голубое смерклось.

Застучала черепицей

миловидная семейка.

    Обнялся клубочек милый

    спать на дереве сторогом.

Дурень-кролик ходит мимо

змей.

А надо бы —

сторонкой.

3. «За городом…»

За городом,

за индустрией – курганы.

Торгуются с ветром древа – пирамиды.

Там сучья стучат боевыми курками,

прожилки мильонами ливней промыты.

    Там чавкают – да! – кабаны каблуками.

    Там что ни цветок —

    больше скверовой клумбы.

    Там змеи – там змеи повисли

    клубками.

    Змеиные блоки.

    Змеиные клубы.

Сползаются змеи, скользя и лукавя,

они прободают любые пласты!

Клубками, клубками,

            клубками,

                  клубками

диктаторы джунглей, степей и пустынь.

    И кажется —

    нет на земле океанов.

    Сплошное шипенье.

    Засилье измен.

    Сплошь – беспозвоночность.

    Сплошное киванье

    осклизлых, угодливых, жалящих

    змей.

И кажется —

нет на земле окаянной

ни норки тепла,

что сломались орлы.

И все-таки есть на земле

Океаны, апрельские льдины,

что зубья пилы!

Да, все-таки есть на земле Океаны

и льдины, что ямбы

звонят,

что клыки!

Идут океаном апрельские ямбы…

Им так наплевать

          на клубки.

«А крикливые младенцы…»

А крикливые младенцы

возомнили вдруг —

            орлами…

Вы, младенцы благоденствий,

аккуратней окрыляйтесь!

Ваши крылья от кормлений

хилы.

Выхолены лапы.

Если это —

       окрыленье,

какова ж тогда

         крылатость?

Ваш полет не торен.

            Сдобрен

жиром.

    Устремленье жидко:

с лету,

к собственным гнездовьям.

Безразлично —

          падаль —

               живность!

Рев о деле,

а на деле

кувырканье да оранье…

А крикливые младенцы

возомнили вдруг —

            орлами…

У орлов на клювах шрамы,

а на крыльях раны ружей,

но орлы гнилье не жрали —

было нужно

       иль не нужно!

Подыхали —

       но не жрали!

Подыхали —

       клювом кверху!

Подыхали —

       глотку рвали

птице, зверю, человеку,

без слюней,

без жалоб,

немо —

клювы в глотки!

когти в рыла!

За утраченное небо!

За изломанные крылья!

Подыхали, веря:

          где-то,

скоро —

      исполна за раны.

А крикливые младенцы

возомнили вдруг —

            орлами…

Ночь 9 октября 1962 года

1. «Приснилось мне, что я оброс грибами…»

Приснилось мне, что я оброс грибами.

На горле, на ключицах, на лопатках,

как плоские листы болотных лилий,

на длинных черенках

             росли грибы!

Поганки, сыроежки, грузди,

но большинство поганок.

                Весь живот

в поганках.

      Грудь в поганках!

                В пегих!

Как волосы короткой стрижки,

                  часто

росли грибы.

        Точно горилла шерстью,

я весь, как есть,

         топорщился грибами!

На длинных черенках грибы торчали,

как плоские листы болотных лилий,

осклизлые,

      но вместо хлорофилла

просвечивали —

          синий, красный, желтый,

зеленый —

       кровеносные сосуды.

Ого! Оригинальная грибница! —

воскликнул я, все еще склонный к шуткам.

Я хлопнул всей ладонью по грибам.

И хлопнул я,

        и онемел от боли.

Как будто хлопнул по десятку бритв,

как будто бритвы

          врезались в ладонь!

Грибы