И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

class="v">    лада.

    Все это – байки.

    Просто – проза

    моих сомнений.

    Соль на марле!

    К утру мои просохнут

    весла.

И утром будет все

нормально,

как все, что утром,

все,

   что звездно!

Первый снег

Первый снег.

Пересмех

    перевертышей-снежинок

    над лепными урнами.

    И снижение снежинок

    до земного уровня.

Первый снег.

Пар от рек.

    В воду – белые занозы.

    Как заносит велотрек,

    первый снег заносит.

С первым снегом.

С первым следом.

Здания под слоем снега

запылают камельками.

Здания задразнит небо:

– Эх, вы, камни, камни, камни!

А по каменным палатам

ходят белые цыплята,

прыгают —

       превыше крыш!

                Кыш!

                Кыш!

                Кыш!

«Снег летит…»

Снег летит

      и сям

          и там,

в общем, очень деятельно.

Во дворе моем фонтан,

у фонтана дети.

Невелик объем двора —

негде и окурку!

У фонтана детвора

ваяет Снегурку.

Мо-о-ро-оз!

        На снегу

чугунеет резина!

Хоть Снегурка ни гу-гу,

но вполне красива.

Дети стукают легонько

мирными сердцами,

создают из аллегорий

миросозерцанье.

У детей такой замах —

варежки насвистывают!

А зима?

Ну что ж, зима!

Пусть себе воинствует.

Гололедица

А вчера еще,

        вчера

снег выкидывал коленца.

Нынче улица черна —

го-ло-ле-дица.

Холод.

    У вороны лёт —

будто из больницы.

Голо.

Всюду голый лед —

без единой ниточки.

Лед горланит:

– Я – король!

Все вокруг моей оси.

Солнце – кетовой икрой.

Это я преобразил!

На морозе башмаки

восторженно каркают:

это ходят рыбаки

по зеркальным карпам.

От меня блестит заря!

И прокатные станы!

Это ходят слесаря

по легированной стали!

Дети ходят в детский сад

по леденцам! —

И сулит король-обманщик

бесчисленные горы.

Но когда-то крикнет мальчик,

что король-то

        голый!

Снег в ноябре

А снежинки тают, тают.

     Очаги расставлены?

Вон снежинки —

          та и

          та

          и

та —

уже растаяли.

Что снега сползают с веток,

что грязюка – по-тюленьи,

что и травка тут же —

не обманывайтесь!

           Это

временное потепленье

перед лютой стужей!

После праздника

Вот и праздник прошел.

Декорации красные сняты.

Отсалютовали, отвыкрикивали, отбабахали.

На асфальтовых лицах – трудолюбие.

    (Наши азы! Наши яти!)

Трудолюбие под папахами.

По замерзшим, брезентовым улицам

                    бегает мальчик.

Думал: это салют,

а это пожарная колымага. Сирена.

А хотел —

      самолеты, салюты, футбольные матчи.

Чтобы шар голубой

колыхался на пальце все время.

Мальчик прыгал.

Попрыгал

и скрылся за поворотом.

Алкоголик вспорхнул,

          пролетел сантиметр над панелью…

Руку жмет сам себе,

поздравляет с полетом…

Где же мальчик?

А может быть, мальчик

              и

              не

               был?

12 сов

Контуры совы

Полночь протекала тайно,

        как березовые соки.

Полицейские, как пальцы,

        цепенели на углах.

Только цокали овчарки

        около фронтонов зданий,

да хвостами шевелили,

        как холерные бациллы.

Дрема. Здания дремучи,

        как страницы драматурга,

у которого действительность

        за гранями страниц.

Три мильона занавесок

        загораживало действо.

Три мильона абажуров нагнетало дрему.

Но зато на трубах зданий,

        на вершинах водосточных

труб,

на изгородях парков,

        на перилах, на антеннах —

всюду восседали совы.

Это совы! это совы!

        узнаю кичливый контур!

В жутких шубах, опереньем наизнанку, —

                      это совы!

улыбаются надменно, раздвигая костяные

губы,

озаряя недра зданий снежнобелыми глазами.

Город мой! Моя царица,

        исцарапанная клювом

сов,

   оскаленных по-щучьи,

        ты – плененная, нагая,

и кощунствуют над телом эти птицы,

                      озаряя

снежнобелыми и наглыми глазами.

Город мой! Плененный город!

        Но на площади центральной

кто-то лысый и в брезенте,

        будто памятник царю,

он стоял – морщины-щели, —

        алой лысиной пылая,

и ладони, будто уши,

        прислоняя к голове.

И казалось – он сдается,

        он уже приподнял руки,

он пленен,

      огромный факел,

        сталевар или кузнец.

Но на деле было проще:

        он и не глядел на птицу,

медленно он улыбался

        под мелодии ладоней —

пятиструнных музыкальных инструментов!

Глаза совы и ее страх

На антенне, как отшельница,

взгромоздилась ты, сова.

В том квартале – в том ущелье —

ни визитов, ни зевак.

Взгромоздилась пребольшая

грусть моя – моя гроза.

Как пылают,

       приближаясь,

снежнобелые глаза!

Снежнобелые, как стражи

чернокожих кораблей.

Птица полуночной страсти

в эту полночь – в кабале!

Ты напуган? Розовеешь,

разуверенный стократ?

Но гляди – в глазах у зверя

снежнобелый, —

тоже страх!

Шаги совы и ее плач

Раз-два! Раз-два!

По тротуарам шагает сова.

    В прямоугольном картонном плаще.

    Медный трезубец звенит на плече.

    Мимо дворов – деревянных