И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

Уж не фруктовое ли оно?

«О ночь сибирская…»

О ночь сибирская, —

            сирень!

Мое окно стеклянной бронзы.

Как статуэтки сигарет,

стоят безумные березы.

Безумные стволы из меди,

из белой меди арматуры.

В ночи безжизненно цементен

архипелаг архитектуры.

Огромный город!

          Без обид!

С большой судьбой!

С большой субботой!

Здесь каждый пятый был убит

пять лет назад самим собою.

Убит мгновенно, не мигая!

Убит – и выварен в мартене!

А семьи были моногамны.

А гнезда грозные – модерны.

О, слушай, слушай, как маразм

приподнимает хвост кометный.

Как ночь мучительна,

            мала,

как волчья ягодка,

           химерна.

«Я не приду в тот белый дом…»

Я не приду в тот белый дом,

хотя хозяин добр.

Пируют в доме у тебя.

Продуктов на пиру!

Вино впитают и табак

и в торбы наберут.

Хвала пирующим!

          Родня

моя,

   пируй,

       бери!

Себя не рань и не роняй.

Направим на пиры

стопы сыновней чередой

с дочерней пополам —

в твой керамический чертог,

в твой застекленный храм,

в победоносный твой,

             проду —

манный от зла и смут.

В твой добрый дом я —

              не приду.

И обувь – не сниму.

Поджать заплечные ремни,

бежать!

     Хоть скот пасти!

Бежать от всей своей родни

за тридевять пустынь!

Я не приду.

       Не донимай

меня.

    Напрасный труд.

Твой дом построен

            до меня

не для меня,

        мой друг.

Дом надежд

Дом без гвоздя и без доски.

Брильянт в мильярд карат.

Роняют ночью лепестки

на дом прожектора.

Там алая луна палит,

окорока обожжены,

в бассейнах из хрустальных плит

наложницы обнажены.

Плодово-ягодные! Лавр!

Скотов молочных рык!

Собак благонадежный лай,

резерв зеркальных рыб.

Итак,

над нами Дом Надежд!

Он мудр, как ход комет.

Там нет наветов,

          нет невежд,

чего там только нет!

Нет одиночек.

        Не манят

бесславье, власть и лесть.

А также в доме нет меня,

а в общем-то – я есть.

«Куда бежишь, художник бедный…»

Куда бежишь, художник бедный?

Тебя голубили, любили.

Ты одинок на свете белом.

Ты чужд себе в любой Сибири.

Как ни беги, —

         убьют, как жабу

вблизи полночных полнолуний,

отважная убьет кинжалом,

стеснительная – поцелуем.

«В твоих очах, в твоих снегах…»

В твоих очах, в твоих снегах,

я, путник бедный, замерзаю.

Нет, не напутал я, – солгал.

В твоих снегах я твой Сусанин.

В твоих отчаянных снегах

гитары белое бренчанье.

Я твой солдат, но не слуга,

слагатель светлого прощанья.

– Нас океаны зла зальют… —

О, не грози мне, не грози мне!

Я твой солдат, я твой салют

очей, как небо, негасимых.

– Каких там, к дьяволу, услад!

Мы лишь мелодии сложили

о том, как молодость ушла,

которой, может быть, служили.

Из «Книги Юга»

«Дурачиться…»

И все же

наша жизнь – легенда!

Дурачиться,

       читать сказанья

(страниц пергаментных мерцанье),

героев предавать осанне,

знаменьем осенять мерзавцев.

Макать мечи

        (свирепы слишком!)

в чаны чернильного позора,

учить анафеме мальчишек,

а старцев – грации танцоров.

Дурачиться,

       читать сказанья,

в глаза властителей лобастых

глазеть

лазурными глазами,

от

ненависти

улыбаясь.

Земля моя! Пчела! Дикарка!

Печеным яблоком в духане!

Иду я,

    сказочно вдыхая

и легендарно выдыхая.

Прокрустово ложе

То ложе имело размеры:

метр

шестьдесят сантиметров.

Был корпус у ложа старинный,

над ложем пылала олива.

О, мягко то ложе стелили

богини и боги Олимпа.

Шипучие, пышные ткани

лежали у ложа тюками.

Эй, путник!

       Усталый бродяжка!

Шагами сонливыми льешься.

Продрог ты и проголодался.

Приляг на приятное ложе.

Эй, путник!

       Слыхал о Прокрусте?

Орудует он по округе.

Он, путник, тебя не пропустит.

Он длинные ноги обрубит.

Короткие ноги дотянет

(хоть ахи исторгни,

           хоть охи)

до кончика ложа.

          Детально

продуман владыками отдых.

Мы, эллины, бравшие бури,

бросавшие вызов затменьям,

мы все одинаковы будем,

все —

    метр шестьдесят сантиметров.

Рост средний. Вес средний. Мозг средний.

И средние точки зренья.

И средние дни пожинаем.

И средней подвержены боли.

Положено,

       так пожелали

эгидодержавные боги.

Эхо

Солнце полное палило,

пеленая цитрус.

Нимфа Эхо полюбила

юного Нарцисса.

Кудри круглые. Красавец!

Полюбила нимфа.

Кончиков корней касалась,

как преступник нимба.

А Нарцисс у родника,

вытянут, как пика,

в отражение вникал

собственное пылко.

У Нарцисса