И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

– отрешенье.

От себя в ударе,

целовал он отраженье,

целовал и таял.

Как обнять через полоску

дивное созданье?

Он страдал и не боролся

со своим страданьем.

– Я люблю тебя, —

            качал он

головой курчавой.

– Я люблю тебя, —

            кричала

нимфа от печали.

– Горе! – закричал он.

              – Горе! —

нимфа повторила.

Так и умер мальчик вскоре.

В скорби испарился.

Плачет нимфа и доныне.

Родники, долины,

птицы плачут, звери в норах,

кипарис тенистый.

Ведь не плачущих не много.

Есть.

   Но единицы.

С тех времен для тех, кто любит

и кого бросают,

запретили боги людям

громкие рыданья.

Даже если под мечами —

помни о молчанье.

Ведь в любви от века к веку

так. Такой порядок.

Пусть не внемлет нимфа Эхо.

Пусть не повторяет.

«Был роскошный друг у меня…»

Был роскошный друг у меня,

                 пузатый,

Беззаветный друг —

            на границе с братом.

Был он то ли пьяница,

             то ли писатель.

Эти два понятия в Элладе равны.

Был ближайший друг у меня к услугам.

Приглашал к вину

           и прочим перлам

кулинарии…

        По смутным слухам,

даже англосаксы Орфея пели.

Уж не говоря о греках.

              Греки —

те рукоплескали Орфею прямо.

То ли их взаправду струны грели,

отклики философов то ли рьяных…

Но моя ладья ураганы грудью

разгребала!

       Струны – развевались!

Праздных призывали к оралу,

                  к оружью,

к празднику хилых призывали.

Заржавели струны моей кифары.

По причинам бурь.

            По другим отчасти…

Мало кто при встрече не кивает,

мало кто…

Но прежде кивали чаще.

Где же ты, роскошный мой,

                где, пузатый?

Приходи приходовать мои таланты!

Приходи, ближайший мой,

                побазарим!

Побряцаем рюмками за Элладу!

Над какою выклянченной

               рюмкой реешь?

У какой лобзаешь пальчики жабы?

Струны ураганов ржавеют на время,

струны грузных рюмок —

               постоянно ржавы.

Я кифару смажу смолой постоянной.

На века Орфей будет миром узнан.

Ты тогда появишься

            во всем сиянье,

ты, мой друг,

        в сиянье вина и пуза.

Кузнечик

Ночь над гаванью стеклянной,

над водой горизонтальной…

Ночь на мачты возлагает

купола созвездий.

        Что же ты не спишь, кузнечик?

        Металлической ладошкой

        по цветам стучишь, по злакам,

        по прибрежным якорям.

Ночью мухи спят и маги,

спят стрекозы и оркестры,

палачи и чиполлино,

спят врачи и червяки.

        Только ты звенишь, кузнечик,

        металлической ладошкой

        по бутонам, по колосьям,

        по прибрежным якорям.

То ли воздух воздвигаешь?

Маяки переключаешь?

Лечишь ночь над человеком?

Ремонтируешь моря?

        Ты не спи, не спи, кузнечик!

        Металлической ладошкой

        по пыльце стучи, по зернам,

        по прибрежным якорям!

Ты звени, звени, кузнечик!

Это же необходимо,

чтобы хоть один кузнечик

все-таки

      звенел!

«Он вернется, не плачь…»

Он вернется, не плачь!

(Слезы, слезы, соратницы дурости!)

Он вернется, не плачь.

А товары из Турции,

а товары, товары моряк привезет!

Привезет он помаду,

            нежнейшую, как помазок.

Проведешь по губе —

             как повидлом по сердцу!

Но и ты измени отношенье к соседу.

Относись по-соседски, но более скромно.

Относись относительно благосклонно.

Он ведь временно тих,

но ведь в мыслях – вперед забегает.

Не за так

он мизинцем загадочно ус загибает.

Пусть подмигивает —

сплюнь, как будто противно.

Он физически развит,

а умом – примитивен.

Вот – моряк!

О тебе размышляет моряк со стараньем.

Сердцем он постоянен,

как вращенье земли.

Он вернется, не плачь!

Демонстрируй свое ожиданье, стирая,

окуная тельняшки в заветный залив.

Он вернется, не плачь!

Не разбрызгивай слезы по пляжу.

Вот вернется —

          поплачешь…

«Есть кувшин вина у меня невидный…»

Есть кувшин вина у меня невидный.

Медный,

      как охотничий пес, поджарый.

Благовонен он и на вид – невинен,

но – поражает.

Приходи, приятель! Войди в обитель!

Ты – меня избрал.

          Я – твой избиратель.

Выпьем – обоюдные обиды

вмиг испарятся.

Приходи, приятель! На ладони положим

огурцы, редиску, печень бычью.

Факел электрический поможет

оценить пищу.

Выпьем!

     Да не будет прощупывать почву

глаз подозревающий

             планом крупным!

(Что твои назвал я «глазами» очи —

прости за грубость.)

Что же на заре произойдет?

                Залаешь?

Зарычишь, с похмелья дремуч, как ящер?

Вспомнишь о моем вине —

                запылает

ненависть ярче.

Парус

Парус парит! Он планирует близко,

блещет – шагах в сорока.

Будет ли буря?

        Разнузданы брызги,

злоба в зеленых зрачках!

Будет, не будет, не все ли едино?

Будет так будет. Пройдет.

Жирные птицы мудро пронзают

рыбу губой костяной.

Передвигаются древние крабы

по деревянному дну.

Водоросли ударяются нудно

туловищами о дно.

Вот удаляется ветреник-парус.