Василий Теркин после войны - Сергей Юрасов

НОЧЬЮ В ПОЛЕВОЙ БРИГАДЕ

— Дельный, что и говорить,Был тот предок самый,Что придумал суп варитьДа еще с грибами.

Суп во-первых, во-вторыхГречневую кашу.Нет, тот предок был старик,Видно, русским, нашим.

По полям пополз туман,И в ночной прохладеПолевой колхозный станСпать ложиться ладил.

Привалясь на тяжкий сноп,Не щадя махорки,Чтоб комар не жалил лоб, —Вел беседу Тёркин:

— Вам, ребята, с серединкиНачинать, а я скажу:Я не первые ботинкиВ этой жизни без починкиИзносил и всё хожу.

Подавай скорей заявки,Всё равно от мошкарыНе уснуть… Возьмем козявкиИли эти комары.

Это ведь хитрее пули:Не дают, хоть лопни, спать,Жалят, чтоб не отдохнули,Чтоб уборки срок сорвать.

Расчесал, а утром — ранки,А к обеду — разнесло!Не иначе, братцы, янкиЭто выдумали зло.

Комара еще пристукнешь,Иль залезешь под снопы.Ну, а дома? — В хату вступишь,А со всех сторон клопы!

Мухи жалят днем, нет спасу,Тараканы, блохи, вошь!Ведь в Америке заразыЭтой столько не найдешь.

Это как понять? Смотрите,То не муха, то не клоп,Это агент Уолл-СтритаЗагоняет, братцы, в гроб!

Не читали в «Правде» разве,Что в Америке пятьсотФабрик выстроили разныхИ еще гигант-завод?

Сто по выделке мушиной,Сто по выделке блошиной,Триста делают клопов,Тараканов, комаров,А завод еще скорейЗаготавливает вшей.

И всё выделки машинной,Заграничной, на все сто!Если «Правда», то чин-чиномРазузнали как и что.

Хохот катится по стану:— Ну, и Тёркин!— Врёт, как ест!— Я причем здесь? Врать не стану:«Правда» пишет — вот те крест.

— Там напишут, только слушай…— Вот бумага не трава —Для махорки нету лучшей…— Ай да Тёркин! Оторвал!

Хорошо в степи, не тесно,Все свои, на всё наплюй.— А кому из вас известно,Что такое сабантуй?

— Сабантуй — какой-то праздник?Или что там — сабантуй?— Сабантуй бывает разный,А не знаешь — не толкуй.

Вот когда берут корову,Лошадь, землю и когдаНачинаешь в хлеб половуДосыпать, то не беда:Жив остался — не бунтуй,Это малый сабантуй.

Привыкай, забудь о грусти,Раз колхозник — в ус не дуй,Хуже, брат, когда припуститУкрупненный сабантуй.

Тот проймет тебя поглубже, —Укрупнен, но не бунтуй,Потому, пойми, голубчик,Это средний сабантуй.

Сабантуй — тебе наука,Привыкай, терпи, лютуй,Но совсем иная штукаЭто — главный сабантуй.

Тёркин смолкнул на минутку,Чтоб прочистить мундштучок,Словно исподволь кому-тоПодмигнул: держись, браток…

— Раз проснешься ты во мраке,Глянул — в пот тебя и дрожь:Вышки, проволка, бараки —Лагерь!

— Ну, брат, это врешь…— Ас чего мне врать? Мне вракиНе к лицу, и не толкуй…Лагерь, проволка, бараки,А порядок, как в полку!

День — с «подъема» по команде,Строем к завтраку, потомСтроем в поле по-бригадно,И в работе и во всём.

Если что не так ты сделал,Отлучился или возЗавернул к куме за делом —Сразу суд и в штраф-колхоз.

Если ты женат и надоСрочно жинку повидать,То и тут нужна команда,А команду долго ждать.

Сабантуй тот главный, словом,Весь в команде — сверху вниз,Он другим зовется словом,Иностранным: коммунизм.

Повторить согласен снова:Что не знаешь — не толкуй,Сабантуй — одно лишь слово —Сабантуй, но сабантуйМожет так тебя ударить —Срежет начисто башку.Вот у нас один был парень…Дайте, что ли, табачку…

Ночь глуха, костер дымится,Приумолкли у костра.— Что ж, братва, давай стелиться…— Хватит страхов, спать пора…

И к снопу припав лицом,На пригретом взгорке,Не горюя ни о чём,Лег Василий Тёркин.

И приник к земле родной,Одолен истомой,И лежит он, мой герой,Спит себе, как дома.

Спит, забыв о трудном лете,Сон, забота, не бунтуй,Может завтра на рассветеБудет новый сабантуй.

Зги не видно. Ночь вокруг.Кто не спит — взгрустнется,Только вспомнит что-то вдруг,Вспомнит — усмехнется.

Ничего, что сон пропал,Случай дал отраду:— Хорошо, что он попал,Тёркин, к нам в бригаду!

ТЁРКИН НА СТРОИТЕЛЬСТВЕ КАНАЛА ВОЛГА-ДОН

Казака донского хатаПеределана в барак,Со строительства ребятаРазместились кое-как.

Понагнали из колхозов,С разных мест и областей…За лопатой от морозовПромерзают до костей.

Чья здесь печка, чья здесь хата? —На дрова распилен хлев,Кто назябся — дело свято —Тому надо обогрев.

Где казак — хозяин хаты?Кто же нынче разберет.Грейся, радуйся, ребята,Сборный, смешанный народ!

Нары, грязная солома,Задремалось, так ложись,Жизнь советская знакома:Жизни нет, но всё же жизнь.

Тот сидит, разувши ногу,Приподняв, глядит на свет,Всю прощупывает строго, —Отморозил или нет?

Телогрейку сняв без страху,Высоко задрав рубаху,Прямо в печку хочет влезть..— Не один ты, братец, здесь.

— Отслонитесь, хлопцы…— Стой-ка!— Вот те сталинская стройка!— Будто фронт войны какой…Воевал, а нынче строй…

— Власть народом не скупится.— Всё же с фронтом не сравниться..— Тот порядочек, ребятки…— А ты думал. Вот чудак!..— Лучше нет — чайку в достатке,Хмель, он греет, да не так…

— Это чья же установкаГреться чаем? Вот и врешь…— Дело знаешь, в обстановке…— А еще кулеш хорош…

Опрокинутый истомой,Тёркин дремлет на спине,От беседы в стороне.Дело ясное — не дома,И не то, чтоб на войне.

— Пацанам и то известно:Раз советский человек,Значит строй! Отсюда — тесно,Человеку нету места:Стройка — всё: жена, невеста,Дом родной на весь твой век.

А кого ты там оставил:Мать, жену, семью, детей —Это знает, братцы, Сталин, —Стройки строй, а жить не смей.

— Что с того, что жить ты хочешь,Что с того, что — человек?— Власть, она сильна…— Не очень!— Не хватает силы рек…

— Помню — полк наш инженерныйДнепрострой рвал в сорок первом…— Так всю жизнь: то строй, то рой,Потом рви и снова строй.

Разговоры. Дым махорки.Рассужденья. Мысли вслух.— Где-то наш Василий Тёркин? —Это слышит Тёркин вдруг.

Привстает, шурша соломой,Что там дальше — подстеречь.Никому он не знакомый,А о нем как будто речь.

Но сквозь шум и гам веселый,Что кипел вокруг огня,Вдруг он слышит новый голос:— Это кто там про меня?— Про тебя?

Без оговоркиТот опять:— Само собой,— Почему?— Так я же Тёркин. —Это слышит Тёркин мой.

Что-то странное творится,Непонятное уму.Повернулись тотчас лицаМолча к Тёркину. К тому.

Люди вроде оробели:— Тёркин — лично?— Я и есть.— В самом деле?— В самом деле.— Хлопцы, хлопцы, Тёркин здесь!

— Не хотите ли махорки? —Кто-то тянет свой кисет.И не мой, а тот уж ТёркинГоворит:— Махорки? Нет.

Не курю.А мой поближе,Отгибает воротник,Поглядел, а он-то рыжий —Тёркин тот, его двойник.

Если б попросту махоркиТёркин выкурил второй,То не встрял бы, может, Тёркин,Промолчал бы мой герой.

Не любил людей спесивых,И, обиду затая,Он сказал, вздохнув лениво:— Врешь, приятель, Тёркин я…

Смех, волненье.— Новый Тёркин!— Братцы, двое…— Вот беда…— Как дойдет их до пятерки,Разбуди меня тогда.

— Нет, брат, шутишь, — отвечаетТёркин тот, поджав губу, —Тёркин — я.— Да кто их знает, —Не написано на лбу.

Из кармана гимнастеркиРыжий — книжку:— Что ж я вам…— Точно: Тёркин.,.— Только ТёркинНе Василий, а Иван.

Но, уже с насмешкой глядя,Тот ответил моему:— Ты пойми, что рифмы радиМожно сделать и Фому.

Тёркин будто бы растерян,Грустно щурится в огонь.— Я бы мог тебя проверить,Будь бы здесь у нас гармонь.

Все кругом:— Гармонь найдется!У прораба есть.— Не тронь.— Что не тронь?— Смотри, проснется.— Ничего! Держи гармонь.

Только парень взял трехрядку,Сразу видно гармонист.Для началу, для порядкуКинул пальцы сверху вниз.

И к мехам припав щекою,Строг и важен, хоть не брит,И про вечер над рекоюЗавернул, завел навзрыд…Тёркин мой махнул рукою:

— Ладно, можешь, — говорит.— Но одно тебя, брат, губит:Рыжесть Тёркину нейдет.— Рыжих девки больше любят,Отвечает Тёркин тот.

Тёркин сам уже хохочет, —Сердцем щедрым наделен, —И не так уже хлопочетЗа себя — что Тёркин он.

Чуть обидно, да приятно,Что такой же рядом с ним.Непонятно, да занятноВсем ребятам остальным.

Молвит Тёркин:— Сделай милость,Будь ты Тёркин насовсем.И пускай однофамилецБуду я…А тот:— Зачем?

— Кто же Тёркин?— Ну, и лихо!Хохот, шум, неразбериха.Вдруг какой-то бригадирВстал и крикнул на задир:

— Что вы тут как-будто атомОбнаружили какой!По приказу всем бригадамБудет придан Тёркин свой.

Слышно всем? Порядок ясен?И чтоб тихо у меня…Дисциплинка…, но согласенС бригадиром этим я.

И замечу мимоходом,К разговору вставлю я:Всем колхозам и заводамДать по Тёркину в друзья.

Часть вторая. Тёркин-оккупант