Василий Теркин после войны - Сергей Юрасов

ТЁРКИН СЛУШАЕТ РАДИО

Как-то под вечер до срокаВозвращался Тёркин в полк,И, как-будто ненароком,Повернул немного вбок.

Повернул к знакомцу-другу,К дому немца одного,Что услугой за услугуВыручал не раз его.

В увольнительной имелосьЧас до срока с небольшим,А ему давно хотелосьДелом заняться одним.

Делом правильным и нужным,Скажем прямо — не простым,Невозможным для послушных,Для трусливых и недружных,А наш Тёркин — был иным.

Одним словом, Тёркин вскореВ доме немца заседал,Дверь держали на запоре,Чтоб никто не помешал.

Молчаливый, что твой скромник,В руку-горсточку курил,И, ссутулившись, приемникОн внимательно крутил.

Где-то скрипка, где-то пенье,Повернул еще — трещит,И вдруг слышит:— ГоворитРадио «Освобожденье».

Тёркин ближе к аппарату,Ухом влип в него сержант,Объявляют:— Про солдата,Имя:— Тёркин-оккупант.

Тёркин ахнул — что такое?!Непонятное уму —Про него же, про герояСыпет радио ему!

Тёркин, стой! Дыши ровнее,Тёркин, сердцем не части!Тёркин, слышишь? Чтоб вернее,Слева звуку подпусти.

Тёркин, Тёркин, что с тобой?Скажем откровенно:Славы ты не ждал такойНеобыкновенной.

И не то, чтоб ты впервойС нею повстречался…Словом, Тёркин, наш геройМалость растерялся.

Знать, не только на войнеБыл со славой дружен,Ты теперь уже вдвойнеРодине, знать, нужен.

Чтоб никто в стране не зналПро тебя, такого,Кремль поэту приказал —О тебе ни слова.

Как обманут властью был,Как теперь живется…Но выходит: только б жил,А поэт найдется.

Только б жил не просто так —Подхалимом серым,А чтоб был во всём мастак,Правильным и смелым.

Но когда услышал Тёркин,Что победу не сберег,Подавился от махоркиДымом, ставшим поперёк.

— Вот те на, брат, удружили!Голос снова поднасел:— Что же это ты, Василий,Прозевал, недосмотрел?

Потемнел с лица мой ТёркинОт обиды от такой,Повернулась слава горькой,Оборотной стороной.

— Вот ты как! Корить солдата!Не суди, брат, ты не Бог,Это я-то виноватый?Хорошо. А что я мог?

Что я мог, ведь он — УсатыйОбманул не только нас,Но меня, скажу, — солдатаОбманул в последний раз.

Я согласен и не спорю,Что войны милее жизнь,Ну, а жизнь-то стонет морем,В дамбу власти упершись?

Спору нет — построить кран бы,И не бомбой, не войнойОтодвинуть эту дамбуС нашей родины долой.

Я — любитель мирной жизни,Воевать хотя мастак,И войны своей отчизнеНе желаю я никак.

Но, а если взять серьёзно,Что я сделаю с Кремлем:Сталин рано или поздноДоиграется с огнем.

Вот тогда мы и рванемся,Живы будем — не помрем,И к себе домой вернемся,Что отняли — отберем.

А пока на этом светеМне не стоит умирать:Я одной политбеседеВсех учу — не унывать.

Ты ж для большего порядка,Чтобы действовать вдвоём,Всем рассказывай, как сладкоМы под Сталиным живем:Что изведано горбом,Что исхожено ногами,Что испытано руками,Что мы видим здесь в глаза,И о чем у нас покаместВслух рассказывать нельзя.

Потому что у солдатаАдресатом белый свет.Кроме радио, ребята,Близких родственников нет.

БЕСЕДА О МАРКСИЗМЕ

Взвод однажды торопилсяУложиться в малый срок;Заправлялся» брился, мылся —Первым был политурок.

Тёркин тоже брился спешно,Исцарапался до глаз,И советские, конечно,Бритвы он ругнул не раз.

— Чтоб им, бритвам, пусто было!Брить бы ими старшину!Весь в крови, а сбрил лишь мыло,Да щеку с трудом одну.

Так ругался он, к небритойРуку приложив щеке, —Слышит:— Тёркин, к замполитуНа одной давай ноге!

Вытер щёку — что такое?Старшина стоит:— Ну, что ж,С недобритой бородоюК замполиту не пойдешь…

— Кончу вот, тогда хоть к чорту.— Тёркин, сроку пять минут!— Ничего, такую мордуДальше кухни не пошлют…

Говорит, чудит, а всё жеСам, волнуясь и сопя,Смотрит в зеркальце на кожу,Выражаясь про себя.

Подзаправился на славуИ гадает наперед,На какую там расправуЗамполит его зовет.

Оказалось — очень просто:Срочный выполнить наряд —Над казармой на помостеВывесить портретов ряд.

Тёркин взял подмышку десятьПриготовленных вождей,Повернулся:— Есть повесить!И пошел к братве своей.

Выбрав трех ребят повыше,Всё, что надо, прихватив,Тёркин вскоре был на крыше,Всем на свете угодив:

Замполиту — что высокоБудут те вожди видны,Парням — от политурокаБыли освобождены.

И когда вождей подвесил,Пригвоздил и закрепил,Тёркин с крыши ноги свесил,Сплюнул вниз и закурил.

И ребята сели следом.— Вот что, хлопцы, верь не верь,Должен я политбеседуВам продолжить здесь теперь.

И еще раз сплюнув скромно,К удивлению солдат,Стал рассказывать подробноПро вождей, висящих в ряд.

— Маркс и Энгельс начинали,Ленин наш продолжил их,Сталин больше…, а вон далеМаленков совсем постиг.

Поясню: жил Маркс и Энгельс,Каждый думал и писал,Про товар тот Маркс и деньгиСочинил свой «Капитал».

Каждый был из них собратомВолосатым, бородатым,Знать, всегда ученый братОт ученья волосат.

Но потом у нас марксизмомЛенин занялся, и вот:Всяк эпоху ленинизмаПо портретам узнает.

Ленин, Троцкий да Калинин,И другие в те годаПод губой носили клинья,Где у Маркса борода.

Сталин Ленина продолжил:Бороды остаток сбритьКаждый сталинец был долженИ одни усы носить.

А теперь уже — смотрите:Явно виден новый сдвиг,Для дальнейшего развитьяМаленков усы состриг.

И, чтоб это все поняли,Для понятия умов,Замыкающими сталиБерия и Маленков.

Был марксизм, знать, от рожденьяФилософское ученье,А у нас, в конце концов,Он остался без усов.

И глядят солдаты:— Точно!От портрета на портрет —Будто кто сбривал нарочноМаркса бороду на нет.

И, смеясь, дымят махоркой,Снова смотрят на вождей.— Ну, и парень! Ну, и Тёркин!Пошутил, а нам ясней.

С той поры не раз в казармеСлышен был между бойцовРазговор какой-то странныйНасчет Маркса без усов.

ЖАЛОБА ТЁРКИНА

За казармой, книзу, с горки,По над речкою в кустахОккупант Василий ТёркинЗагорал в одних трусах.

После доброй постирушки,Гимнастерку и штаныПоразвесил для просушки —Тоже ведь служить должны

За колючим за заборомНемцы вольные видны,В оккупированный городСмотрят Тёркина штаны.

Сам на солнце обнял землю,Руки выбросил вперед,И лежит сержант и дремлет,Позабывши даже взвод.

А речушка — неглубокийРодниковый ручеек —Шевелит травой-осокойУ его разутых ног.

И курлычет с тихой лаской,Моет камушки на дне,И выходит не то сказка,Не то песенка во сне.

Я на речке ноги вымою,Куда, реченька, течешь?В сторону мою родимую,Может, где-нибудь свернешь.

И не надо тебе отпуска,Уволнительной просить,Протечешь везде без пропуска,Где и людям не ходить.

По границе меж окопами,Меж застав и меж постов,Возле ДОТов, в землю вкопанных,Промелькнешь из-за кустов.

На мосту солдаты с ружьями,Ты под мостик — и прошла,Дотечешь дорогой кружноюДо родимого села.

Там печаль свою великую,Что без края — без конца,Над тобой, над речкой, выплакатьМожет, выйдет мать бойца.

Может быть, бельишка ветхогоГруду выйдет полоскать,И под ивы старой веткоюОтдохнуть присядет мать.

Над тобой, над малой речкою,Над водой, чей путь далек,Услыхать бы хоть словечко ей,Как живет её сынок.

Рук усталых кожу в трещинкахПриласкай и освежи,И про жизнь мою ей, реченька,Ты тихонько расскажи.

Как живу я меж казармами,За ворота — никуда,Как проходят в серой армииМои лучшие года.

Далеко в чужой ГерманииКак я жалуюсь тебе,И к какой меня заранееПриготовили судьбе.

Я солдат бывалый, стреляный,Мне ль не знать про жизнь бойца —Нам, солдатам, сверху веленоУмирать за власть «отца».

Потому судьбу солдатскуюПроклинаю и кляну,Чую яму где-то братскую,Чую новую войну.

Расскажи, что я попрежнемуДля людей веселый брат,И живому и умершемуЗемляку служить я рад.

Много в жизни было пройдено,Человек вконец устал,Дорога-больна мне родина,За которую страдал!

Замполитами замученный,Убегаю иногда,Где под проводку колючуюПротекает лишь вода.

В шутке крепкой всяк нуждается,Любят Тёркина — меня,Только мать и догадается,Что могу и плакать я.

Я лицо на речке вымоюИ никто не будет знать,Из воды рукой родимоюТу слезу достанет мать.

Расскажи ей: может, станется,Мне терпеть — не хватит сил,Что тогда велел я кланяться,И простить меня просил.

Здесь в Германии случается —Не один ушел солдат,Только пусть не убивается,Я вернусь еще назад.

Нет тебе цензуры, реченька,Чистой будешь там, как здесь,Передай ты до словечка ей,Расскажи про всё, как есть.

ОТ АВТОРА