Истина - Эмиль Золя

— Дитя мое, какою нашла ты ее сегодня? Смѣется ли она, довольна ли? Играла ли она съ тобой?

— Нѣтъ, отецъ, нѣтъ… Ты вѣдь знаешь, что она давно уже перестала со мною играть. Здѣсь она была все-таки повеселѣе, но теперь я нахожу ее ужасно печальною, точно она больна.

— Больна?

— Не такъ, чтобы лежать въ постели, — она, напротивъ, ни минуты не можетъ усидѣть спокойно на мѣстѣ.- но руки у нея горятъ, словно въ лихорадкѣ.

— И что же вы дѣлали, дитя мое?

— Мы ходили къ вечернѣ, какъ всегда по воскресеньямъ. Потомъ мы вернулись домой ужинать. Тамъ былъ сегодня какой-то монахъ, — я видѣла его въ первый разъ: онъ — миссіонеръ и разсказывалъ про дикарей.

Отецъ на минуту прервалъ свои разспросы: ему было горько, обидно, но онъ не хотѣлъ ни осуждать матери въ присутствіи дочери, ни внушать ей непослушанія. Затѣмъ онъ тихо спрашивалъ дочь:

— А про меня она ничего не говорила?

— Нѣтъ, нѣтъ, отецъ… Въ этомъ домѣ никто не говоритъ про тебя; а такъ какъ ты просилъ меня не упоминать о тебѣ первой, то выходитъ, какъ будто тебя не существуетъ.

— Но, скажи, бабушка не обращается съ тобою грубо?

— Нѣтъ, она на меня даже не смотритъ, и я этимъ очень довольна: я боюсь ея глазъ, особенно если она начнетъ меня журить… Зато бабушка Бертеро — премилая, въ особенности когда мы остаемся съ нею вдвоемъ. Она даетъ мнѣ гостинцы, беретъ меня на руки и крѣпко-крѣпко обнимаетъ.

— Бабушка Бертеро?

— Что-жъ тутъ удивительнаго? Она даже сказала мнѣ, что я должна тебя очень любить. Это единственный человѣкъ, который говоритъ со мною про тебя.

И снова отецъ умолкалъ, остерегаясь, какъ бы не открыть ребенку слишкомъ рано веей горькой правды жизни. Онъ и раньше подозрѣвалъ, что печальная, молчаливая госпожа Бертеро, въ былые годы очень счастливая въ своемъ супружествѣ, потерявъ мужа, немало тяготилась строгими правилами своей матери, госпожи Дюпаркъ. Онъ чувствовалъ, что могъ бы найти въ ней вѣрнаго союзника, но настолько разбитаго, что у него едва ли хватило бы храбрости заговорить и дѣйствовать.

— Такъ будь же съ нею поласковѣе, — заключалъ онъ. — Мнѣ кажется, что, хоть она и не говоритъ объ этомъ, но и у нея есть горе… Слѣдующій разъ обними свою мать за насъ обоихъ: она должна почувствовать въ твоей ласкѣ и долю моей нѣжности.

— Хорошо, отецъ.

Такъ проходили въ этомъ осиротѣломъ домѣ тихіе вечера, полные горькой прелести. Когда въ воскресенье дочь приносила какое-нибудь недоброе извѣстіе, что у матери мигрень, что она очень нервна, онъ до слѣдующаго четверга не находилъ себѣ покоя. Онъ понималъ, что означало это нервное состояніе, и его охватывалъ ужасъ, что несчастная женщина готова подчиниться самому безсмысленному фанатизму. Если же въ слѣдующій четвергъ дочь сообщала ему, что мать улыбнулась, спрашивая про ихъ котенка, надежда его оживала, онъ чувствовалъ себя успокоеннымъ и самъ улыбался отъ радости. И снова онъ готовъ былъ ждать дорогое существо; жена должна была вернуться къ нему съ новорожденнымъ младенцомъ на рукахъ.

Въ скоромъ времени послѣ ухода Женевьевы мадемуазель Мазелинъ силою обстоятельствъ сдѣлалась закадычнымъ другомъ Марка и Луизы. Почти каждый вечеръ, окончивъ свои занятія, она отводила дѣвочку домой и старалась быть по возможности полезной въ осиротѣломъ хозяйствѣ. Квартиры учителя и учительницы находились почти рядомъ, — ихъ раздѣлялъ только небольшой дворъ, а принадлежавшіе имъ садики сообщались даже особенной калиткой. Отношенія ихъ становились все искреннѣе, въ особенности благодаря той огромной симпатіи, которую Маркъ питалъ къ этой достойной, удивительной женщинѣ. Уже ранѣе, въ Жонвилѣ, онъ научился уважать ея умъ, свободный отъ предразсудковъ, ея стремленіе дать своимъ ученицамъ основательное знаніе, облагородить ихъ сердца. Теперь, послѣ ея перевода въ Мальбуа, онъ проникся къ ней самымъ нѣжнымъ чувствомъ товарища; она представляла для него идеалъ женщины-воспитательницы, наставницы, вполнѣ способной подготовить молодое поколѣніе къ новой жизни. Онъ былъ глубоко убѣжденъ, что прогрессъ можетъ быть осуществленъ лишь въ томъ случаѣ, если женщина явится настоящею помощницею мужчины; возможно, что она даже опередитъ его на пути къ счастливому будущему. Какъ отрадно было встрѣтить хоть одну такую провозвѣстницу, умную, простую, добрую, исполняющую свой подвигъ спасенія изъ чувства человѣколюбія! Для Марка эта учительница во время его семейной драмы явилась кроткимъ другомъ, который внушалъ ему бодрость, терпѣніе и надежду.

Когда Луиза избавилась отъ мадемуазель Рузеръ, Маркъ почувствовалъ полное удовлетвореніе. Онъ не могъ взять своей дочери изъ сосѣдней школы и страшно тяготился, зная, что она находится подъ вліяніемъ честолюбивой святоши, стремящейся какъ можно скорѣе выслужиться и потому усердно угождавшей клерикаламъ. Въ этомъ сосѣдствѣ было еще то неудобство, что въ своемъ училищѣ онъ вовсе не затрагивалъ религіозныхъ вопросовъ, тогда какъ училище дѣвочекъ принимало дѣятельное участіе во всѣхъ процессіяхъ. Эти два способа обученія слишкомъ рѣзко противорѣчили другъ другу, и слѣдствіемъ являлись постоянныя ссоры въ семьяхъ изъ-за дѣтей. Такимъ образомъ все населеніе Франціи дѣлилось на два враждебныхъ лагеря, которые вели непрестанную борьбу, увеличивая несчастіе всѣхъ сословій. Неудивительно, что братъ и сестра, мужъ и жена, сынъ и мать не могли столковаться, когда ихъ умы чуть не съ колыбели были пріучены къ совершенно различному пониманію вещей. Въ то время, какъ добрый Сальванъ, хлопоча о переводѣ въ Мальбуа мадемуазель Мазелинъ, старался избавить своего друга отъ ненавистной ему воспитательницы дочери, инспекторъ академіи Де-Баразеръ, подписавъ это назначеніе, главнымъ образомъ радовался осуществленію одного изъ своихъ завѣтныхъ желаній — объединить начальное образованіе въ тѣхъ общинахъ, гдѣ имѣлись женское и мужское училища, такъ какъ успѣха въ школьномъ дѣлѣ можно было ожидать только при совмѣстной работѣ учителя и учительницы; они должны были быть проникнуты одинаковыми взглядами, преслѣдовать одинаковыя цѣли. Маркъ и мадемуазель Мазелинъ отлично понимали другъ друга и шли въ ногу къ одной и той же цѣли; въ Мальбуа начинали понемногу всходить добрыя сѣмена, зароненныя въ души маленькихъ мужчинъ и женщинъ и обѣщавшія богатую жатву.

Но болѣе всего Марка тронуло то, съ какимъ участіемъ, съ какою предупредительностью отнеслась къ нему мадемуазель Мазелинъ послѣ ухода Женевьевы. Она постоянно говорила съ нимъ о женѣ и, какъ женщина умная, исполненная глубокаго сочувствія къ чужимъ ошибкамъ, старалась объяснить, извинить ея поступокъ. Она убѣждала его не проявлять себя супругомъ жестокимъ, эгоистичнымъ и ревнивымъ властелиномъ, который видитъ въ своей женѣ не больше, какъ рабыню, вещь, принадлежащую ему по закону. И вліяніе этихъ совѣтовъ неотразимо чувствовалось въ поведеніи Марка; онъ вооружался терпѣніемъ, вѣрилъ, что его здравыя понятія, его любовь восторжествуютъ и вернутъ ему Женевьеву. Наконецъ, она окружала Луизу такой лаской, стараясь замѣнить ей ушедшую мать, что и отецъ, и дочь, чувствуя себя страшно одинокими, нашли въ этомъ человѣкѣ дивную подругу, вносившую веселье въ ихъ печальный уголокъ.

Съ первыхъ же теплыхъ дней Маркъ и Луиза проводили всѣ вечера вмѣстѣ съ мадемуазель Мазелинъ въ своемъ маленькомъ саду за школой. Учительницѣ не стояло большого труда попадать къ сосѣдямъ: она входила черезъ калитку, которую не запирали ни съ той, ни съ другой стороны; она, видимо, даже предпочитала своему собственному садъ учителя, гдѣ подъ купою липъ находились столъ и скамейки. Хозяева очень гордились этимъ уголкомъ. называли его лѣсомъ и воображали, что сидятъ подъ развѣсистыми дубами. Маленькая лужайка превращалась, въ ихъ глазахъ, въ огромный лугъ, а двѣ грядки цвѣтовъ — въ пышный цвѣтникъ. Трудовой день заканчивался мирною бесѣдою въ тишинѣ вечернихъ сумерекъ.

Однажды вечеромъ Луиза, долго сидѣвшая задумавшись, словно большая, внезапно спросила:

— Мадемуазель, отчего вы не вышли замужъ?

Учительница добродушно разсмѣялась.

— О моя дорогая, ты вѣрно меня плохо разглядѣла! Съ такимъ толстымъ носомъ, какъ у меня, и съ такой невозможной фигурой очень мудрено найти жениха.

Дѣвочка съ изумленіемъ посмотрѣла на учительницу: она никогда не казалась ей некрасивой. Она, правда, была невысокаго роста, у нея былъ слишкомъ толстый носъ, широкое лицо, выпуклый лобъ, выдающіяся скулы, но зато ея чудные глаза улыбались такъ нѣжно, что все лицо ея казалось прелестнымъ.

— Вы очень хороши, — объявила Луиза серьезно. — Еслибы я была мужчиной, я бы охотно на васъ женилась.

Это замѣчаніе разсмѣшило Марка; но мадемуазель Мазелинъ лишь съ трудомъ поборола волненіе, и на лицо ея набѣжала тѣнь грусти.

— Вѣроятно, у мужчинъ иной вкусъ, чѣмъ у тебя, — сказала она наконецъ своимъ обычнымъ веселымъ голосомъ. — Лѣтъ двадцати, двадцати пяти я непрочь была выйти замужъ, но не встрѣтила въ эти годы никого, кто пожелалъ бы на мнѣ жениться. Теперь мнѣ уже тридцать шесть лѣтъ, и было бы смѣшно помышлять о замужествѣ.