Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

возникли волнения, и хотя мир был восстановлен, мне придется приложить усилия, чтобы полностью истребить… враждебные настроения, – сказал Олав, отчасти опасаясь, что Эйрик попросит у него помощи. – А когда это произойдет, нам нужно будет подготовить большой поход по рекам на восток, до Булгара.

– Я знаю. Я встречал твоих людей – Ингемунд Веселый, да? Он сказал, что тебе нужны опытные люди для похода. Об этом я тоже хотел поговорить. Тут все одно к одному сходится.

Хозяева дома во все глаза наблюдали за Эйриком. Он производил двойственное впечатление: человека простого, но неглупого, вроде бы миролюбивого, но в каждом его легком движении, во взгляде, будто идущем из каких-то таинственных глубин, сказывалась возможность быть опасным. Его крупные руки двигались точно и мягко, но казалось, стоит ему сжать кулак, и удар его будет сравним с ударом камнем. Олав знал, что Эйрик провел всю жизнь в борьбе, а значит, привык добиваться своего силой. И было очень важно понять – что именно он здесь считает своим? Если бы ничего, то он бы не приехал.

– Я еще прошлым летом встречал немало людей, которые были в том сарацинском походе. Они потом нанялись ко мне. Они рассказали про ваши дела, про раздор с хазарами. Мой дядя Олав предупреждал, что тебе может понадобиться поддержка. Я был у него в Уппсале на Дисаблот. Он сам меня позвал, чтобы, как он сказал, закрепить примирение.

– Вот как! Так ты приехал, чтобы оказать поддержку мне?

– Почему бы и нет, ты ведь муж моей сестры. Кого же мне поддержать, как не тебя. А здесь все хорошо сходится: у каждого из нас есть то, в чем нуждается другой. Тебе нужен отважный человек с сильной дружиной, чтобы помочь уладить твои дела. У тебя есть земли, но нет сына-наследника. Зато есть незамужняя дочь. – Эйрик повернул голову в ту сторону, где сидела на другом конце стола Ульвхильд, но увидеть ее со своего места не мог. – Если мы… станем родичами еще раз, то все устроится: я буду служить тебе и твоей земле, и, может быть, стану здесь конунгом после тебя.

По столам пробежал изумленный ропот: жители Хольмгарда и окрестностей внезапно увидели своего будущего конунга. Олаву не было еще сорока, и он, человек среднего роста, худощавый и крепкий, мог прожить еще лет двадцать, так что о преемнике для него никто особо не задумывался, кроме его жены. А госпожа Сванхейд, на десять лет моложе мужа, родила уже четверых детей и намеревалась родить еще – столько, сколько понадобится, чтобы престол не остался пустым. Обнаружив вдруг, что на место этих будущих младенцев объявился охотник – огромный бородатый детина, она онемела от изумления.

– Это как в сагах о древних временах, – первым нарушил потрясенное молчание Ветурлиди. Он тоже тут был не лишним: случись Олаву умереть завтра, его наследником стал бы младший брат. – В сагах часто рассказывается: мол, некий конунг был стар и дряхл, имел большие владения и единственную дочь, а его земли осаждали берсерки, ётуны или еще какие враги…

– Ты понимаешь, о чем я, – дружелюбно кивнул ему Эйрик.

– Э… а… – Олав, хоть и соображал быстро, не сразу пришел в себя. Никогда еще на его престол не заявляли притязаний с такой простодушной наглостью. – Ты… ты так сватаешься к моей дочери?

– Ну конечно. – Эйрик и ему кивнул, дескать, чего же тут не понять? – Я вижу, она такая красивая молодая женщина, и говорят, уже давно вдовеет. Мы как раз друг другу подойдем.

«Как медведь подойдет молодой лани», – подумала Сванхейд, но не возразила: между Эйриком и Ульвхильд разница в возрасте была та же, что между самой Сванхейд и Олавом. А за рост и силу мужчину не упрекнешь.

– Но, родич… – Сванхейд наконец обрела дар речи. – Мы надеемся, дисы пошлют нам сыновей!

– Может, и пошлют. Но если их пока нет, они когда еще вырастут и от них будет толк! Лет пятнадцать придется ждать. А от меня толк будет уже сейчас. Хоть завтра. Твой отец мне подсказал эту мысль. Так что он одобряет мое сватовство, не сомневайся.

Можно предположить, что Олав мысленно пожелал дорогому тестю разных веселых плясок с троллями, чтобы те долго катались на нем верхом, а в конце съели заживо. Замысел понять было нетрудно: чтобы вернее избавиться от беспокойного родича, Олав-тесть и его сын послали его за море, дав хорошую приманку, и предоставили Олаву-зятю решать, отправить Эйрика сражаться с какими-нибудь врагами, чтобы избыть его без вреда для чести, или выдать за него дочь и тем избавить Свеаланд от его дальнейших посягательств.

Олав встретил взгляд глубоких серых глаз: те смотрели со смесью простодушия и затаенной насмешки. Нет, Эйрик был далеко не глуп. Это был его способ делать дела: сразу объявить, чего хочет, а дальше смотреть, как это будет принято. Хитрости он считал для себя слишком скучными и шел самым коротким путем, напролом.

– Ты ведь не должен давать ответ прямо сразу, – подбодрил Олава гость. – Если ты сперва хочешь испытать меня, то это законное желание. Может, ты хочешь, чтобы я что-нибудь для тебя сделал, истребил каких-нибудь твоих врагов? Или собрал дань с каких-нибудь мятежных владений? Я все это могу.

– Как приятно звучит… – пробормотала Сванхейд; каждым словом двоюродный брат умудрялся ошарашить ее заново. – Речи твои, родич, будто сладкий мед…

– Я знал, что мы столкуемся, – со спокойным удовлетворением ответил Эйрик.

– Э, погоди! – Олав опомнился. Впервые в жизни у него возникло чувство, что он, сидя на собственном престоле в собственной гриднице, не управляет ходом событий. – Мы еще не решили… Моя дочь… Она не слишком расположена к замужеству. Если ты сумеешь уговорить ее, то я не стану возражать.

Может, Олав недостаточно обдумал эти слова: в Эйрике было нечто такое, что направляло все по его воле, даже когда он молчал. Но Олав был уверен, что в отвращении к браку с кем бы то ни было Ульвхильд превзойдет даже упрямую великаншу Герд[52], поэтому «уговорить Ульвхильд» и было самым невозможным делом.

– Ульвхильд, что ты об этом думаешь? – Сванхейд повернулась к падчерице.

Ей было очень любопытно, что ответит на это валькирия Хольмгарда.

– Да, да, очень хочется знать, что ответит Ульвхильд! – подхватил Альмунд.

Ульвхильд, когда все взоры обратились на нее, не сразу подобрала слова. Притязания на ее руку, изложенные так просто и внезапно, заставили ее растеряться; она не верила своим ушам. Не смеется ли над нею этот рыжий «морской конунг»? Он думает, что может вот так явиться, как снег на голову, и заполучить ее, да и владения ее отца в придачу?

– Я… – начала она, но осеклась. – Ты ду…

Она хотела говорить и не могла; она вроде бы закашлялась, но вскоре стало ясно, что ее душит смех. Повисла неловкая тишина; все в гриднице смотрели на Ульвхильд, а она пыталась подавить веселье, отлично понимая, как оно неуместно. Зрелище было удивительное; уже года полтора никто не видел, чтобы Ульвхильд смеялась. Правда, этот смех был больше похож на рыдание, и, стараясь успокоиться, она вытерла слезы с глаз.

– Выпей воды! – Сванхейд протянула ей чашу.

Ульвхильд взяла и чуть не пролила воду на платье; у нее дрожали руки.

– Прости, – суховато сказал Олав Эйрику. – Это большая неожиданность для нас, как ты понимаешь, и для моей дочери особенно.

– Не беда, – невозмутимо ответил тот. – Всякая женщина волнуется, когда к ней сватаются.

– Ты… должно быть… – начала наконец Ульвхильд, когда к ней вернулся голос. – Ты, Эйрик, должно быть, мало знаешь обо мне.

– Отчего же мало? – Эйрик сидел, повернувшись к ней и опираясь локтем о стол, чтобы лучше видеть невесту. – Я в Бьёрко немало слышал о тебе. О том, что ты была замужем за сыном одного южного конунга, но тот год или два назад погиб в сражении. Это хорошая смерть, ее нечего стыдиться.

– Мой муж, Грим конунг, был убит подлым образом, хазарами, хотя они давали нашему войску обеты мира. Я дала клятву не выходить замуж, пока мой муж не будет отомщен.

– Так я могу это сделать. Укажи мне виновного.

– Виновным следует считать хакан-бека в Итиле, но за то подлое нападение уже было отомщено, – также суховато ответил Олав. Осознавая, как далеко заходит дело и как трудно будет сдать назад, он несколько помрачнел. – Требовать второй мести – это уже слишком…

– Так в чем же затруднение?

– В том, Эйрик, что никто из тех, кто желает получить меня, не остается в живых надолго, – торжественно и грустно ответила Ульвхильд. – Мой муж был убит в первом же своем походе, хоть