Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, о судьбе Грима они не смогли привезти Олаву и Ульвхильд никаких иных сведений, кроме тех, что имелись раньше. На это лето был назначен поход через Мерямаа на Валгу, чтобы выйти на реку Итиль, к городу Булгару. Но, получив дань с мери и выслушав то, что Свенельд и Велерад ему рассказали, Олав этот поход отменил.
– Видно, я поторопился в своих замыслах, – заметил он. – Прежде чем покорять племена по Валге на восток и пробиваться к Булгару, нам нужно усмирить мерю. Я боялся, что они слишком о себе возомнят, когда узнают, что стали обладателями единственного доступного пути к серебру. Отчасти я этого ждал… Ну что же – к следующей зиме мы приготовимся как следует, и вы доберете упущенную дань – за прошлую зиму и за следующую. В следующей раз вы пойдете туда в такой силе, что никто, кроме безумцев, не посмеет с вами спорить. И вы возьмете клятвы со всех их старейшин, что они дадут людей и лодки для похода на восток. А кто откажется – ты знаешь, что делать. Эти места сделались слишком дороги мне, чтобы терпеть там враждебно настроенных людей.
Лед в Варяжском море тает в направлении с запада на восток. Лишь после того как словене посеяли яровой хлеб, корабли могли отправиться в путь из Ладоги. Дань минувшей зимы Олав частью отослал в Киев, чтобы люди Хельги Хитрого продали ее в Миклагарде, частью – в Свеаланд. Ингимунду Веселому, который ее повез, был дан приказ, как и пять лет назад, искать желающих присоединиться к походу на восток, только теперь по новому пути.
В словенских весях вокруг Хольмгарда уже запевали по вечерам ярильские песни, когда однажды вечером к Олаву прискакал гонец из Ладоги, от Эйлава ярла: верхом этот путь можно было проделать вдвое быстрее, чем по Волхову, выгребая против течения. Весть, доставленная им, изрядно всех удивила и взволновала.
– К нам пришел гонец, что-де мол с моря большие суда идут, – рассказывал хирдман Эйлава, ладожский русин из тех, кто еще в детстве играл с деревянным мечом, вырезанным точно как отцовский «корляг». В Ладоге жили самые старые роды «волховской руси», чьи пращуры попали туда еще с конунгом Хродриком, сразу после битвы при Бровеллире, когда Харальд Боевой Зуб пал от руки самого Одина, а с тех пор сменилось поколений шесть-семь. – Большие-де мол суда, с головами змеиными, а на каждом дружины человек с полсотни.
– Сколько их? – Олав наклонился к нему со своего сидения. – Кораблей?
– Да пять или шесть.
– Это человек триста! – охнул Альмунд.
– Эйлав ярл уж было исполчился, да тут ему сам тот вождь весть подал: я-де мол родич дроттнинг[50] Сванхейд и враждебных намерений не имею, направляюсь-де мол к Олаву конунгу.
– Родич? Мой родич? – повторила Сванхейд, высоко подняв светлые брови. – Кого еще послали к нам боги? И зачем? Вам что-нибудь известно?
– Известно только, что звать его-де мол Эйрик сын Анунда, он просит пропустить его с дружиной к Хольмгарду, а остальное на месте тебе-де мол, конунг, поведает.
– Эйрик сын Анунда? – Сванхейд явно была поражена этим известием и не знала, как его оценить. – О боги! О… Это же мой двоюродный брат!
– Тот самый, за которым остался вик Бьёрко? – припомнил Олав; это было очень важно.
– Должен был остаться, если их с моим отцом договоренности сохранились.
– Но тогда чего он хочет здесь? Не стоит ли нам приготовиться к встрече? – Олав показал себе за плечо, где на стене было развешано его самое дорогое, позолоченное оружие: два меча-корляга, копье с золотой и серебряной отделкой на втулке, секира со змеем из серебряной проволоки на обухе.
– Приготовиться стоит! Может, у него и нет враждебных намерений, раз он так сказал, и он ведь в самом деле мой родич! Он, говорят, берсерк, но едва ли он настолько безумен, чтобы воевать с родней!
– А разве не этим самым он занимался еще только прошлым летом? – напомнил Бергфинн: средних лет темнобородый мужчина, с овальным лицом, длинными темными волосами и несколько полноватый, так что синий кафтан с серебряными пуговицами на нем едва сходился и сидел в обтяжку. – Купцы рассказывали, как он со своим дедом воевал да и в могилу его свел.
– Это потому что почти всю жизнь старый Бьёрн конунг, мой дед, его не признавал, – охотно принялась рассказывать Сванхейд. – У Бьёрна был когда-то старший сын, Анунд, старше моего отца. Он женился молодым, двадцати лет с небольшим, и по собственному выбору. Знаете, обыкновенный случай: ездил зимой по пирам, увидел где-то хорошенькую дочку, а она заупрямилась, и сын конунга так обезумел от страсти, что согласился жениться по закону, с «даром и словом». Хозяин и свидетелей позвал. Бьёрн, наш дед, с молодости отличался нравом росомахи и заявил, что не желает видеть ни Анунда, ни его жену, ни тем более их детей. А детей у них родилось, кажется, трое, трое сыновей было точно. А сам Анунд умер, едва эти трое родились, ему было лет двадцать пять всего. Он жил в усадьбе своей жены, то есть ее отца. И умер внезапно – сидел за столом, пил и вдруг упал лицом вниз. Все думали, он упился, а поднимают – он мертв. Тогда было много разговоров, что убило его колдовство. Что сейд-кона вытянула у него жизнь, чтобы отдать Бьёрну. Так он, дескать, отомстил родному сыну за самовольную женитьбу. Эйрик так и жил во владениях своей матери и ее отца. Бьёрн его не желал допускать к себе, называя незаконным. Когда они с братьями подросли, их отец уже был мертв, и их дед по матери дал им корабль, чтобы они испытали свою удачу. Всего я не знаю, но через пять лет у них уже было пять кораблей. Однако двое младших погибли, и в этом Эйрик тоже винит деда по отцу.
– Да неужели это возможно? – Олав не поверил. – Какие-то бабьи бредни!
– Может, и бредни, но еще до того очень схожим образом умер Бьёрнов сводный брат, Колльбьёрн, и другой брат – двоюродный, Атли, и его сын Сигурд, и другой сын Бьёрна – Альрек.
– О боги! Как ты их всех помнишь!
– Это же мои родичи, как мне не помнить! Об этом в Свеаланде ходило много разговоров. Помните ту красотку, Снефрид Серебряный Взор?
– Как не помнить! – воскликнул Олав, и по гриднице пробежал оживленный гул: Снефрид, прожившую здесь четыре месяца, все помнили очень хорошо.
– Она рассказывала: у Бьёрна была одна злобная женщина, которые это умела.
Госпожа Сванхейд каждое лето прилежно расспрашивала приезжающих варягов обо всем, что слышно на ее заморской родине, и хорошо знала семейные дела людей, которых никогда не видела. Год назад, прошлым летом, в Хольмгард приходили весьма важные вести из Свеаланда. Бьёрну конунгу было под восемьдесят, он пережил несколько мужчин из своего рода, моложе его. Его старший сын, Анунд, умер молодым, и двое сыновей Анунда погибли, а старик все сидел на своем престоле и не собирался пересаживаться на погребальный стул[51]! До прошлого лета. Эйрик не раз требовал, чтобы дед поделился с ним владениями, но тот оказывался, и Эйрик грабил его земли. Эйрик и дед сошлись в последней схватке прошлым летом, но дед внезапно умер. Его наследниками остались Олав, отец Сванхейд, его сын – Бьёрн Молодой, и сам Эйрик. Они с Олавом поделили страну: Эйрику остался вик Бьёрко, остров Алсну с усадьбой Кунгсгорд, где он тогда был, и Готланд, а Олаву – все остальное. Олав признал Эйрика законным наследником рода, а Эйрик взамен должен был поддержать его на весеннем тинге, чтобы тинг признал отца конунгом свеев. Но что Эйрику теперь могло понадобиться за морем?
Лед с восточных частей Варяжского моря сошел недавно, с запада еще не прибывали корабли, и в Хольмгарде не знали, что случилось в Северных Странах после прошлого лета, как прошла зима и что решил весенний тингв Уппсале.
– И вот этот отважный витязь едет сюда к нам на пяти кораблях! – Олав даже привстал, опираясь на подлокотники. – Асы и ваны! Великий Один!
– Ётуна мать! – пробормотал Свенельд, и это полнее выражало чувства конунга.
Олав снова сел и принял суровый вид.
– Самое лучшее, что мы сейчас можем сделать, это приготовиться так, будто он идет к нам с боевым щитом. Сколько, ты сказал, – обратился он к ладожскому вестнику, – дней у нас есть до его прибытия?
– Да он, видать, уже в Ладоге. А нет,
