Первые шаги - Татьяна Назарова

— С таким капиталом тебя любой возьмет и ни про что спрашивать не будет, — уверял Павел плачущую девушку.

К жене он больше не испытывал неприязни. Хорошая хозяйка, сына ему растит, гостей принять умеет, ну, а при деньгах утеху всегда найти можно, только не дома — еще разговоры пойдут. Хорошо, что с Феклой все без греха обошлось.

И утехи нашлись — в отдельных кабинетах ачкасовского трактира. Хозяин подбирал для своих клиентов хорошеньких и не строгих девчонок. Об этом знал весь город, и не один Павел проводил там вечера. За порядком следил сам хозяин, и не было таких случаев, чтобы в кабинет, где развлекался важный гость, вошел кто-нибудь непрошенный или сплетни пошли по городу. Заведение Ачкаса процветало под скромной вывеской «Трактир», рядом с постоялым двором, где ютились крестьяне, приезжавшие в город из ближних сел.

…Павел Петрович только было прилег в кабинете отдохнуть после позднего обеда, как пришла Зина.

— Павлуша! Твой брат приехал к нам. Я еще его никогда не видела. Такой, с длинной бородою… — говорила она немного испуганно.

Павел поспешил вслед за женой в переднюю. Демьян, сбросив тулуп, стоял в поддевке из тонкого черного сукна и недовольно оглядывал зеркала, стулья, ковер. Глаза у него покраснели и чуть припухли от бессонной ночи и морозного ветра. Ехал он быстро, не жалел лошадей.

— Дема! — кинулся Павел к брату. Они не виделись почти три года.

— Это мой старший брат Демьян Петрович, — обернулся Павел к жене. — Он у нас крестьянством занимается, торговля его не привлекает.

Пока Зина здоровалась с деверем, Павел распорядился, чтобы прибрали коней.

— Ну, мы пойдем в кабинет, а ты позаботься о закуске, — сказал он жене и повел за собой Демьяна.

По виду брата Павел сразу понял, что дома случилась какая-то неурядица, поэтому при Зине у него ничего не спросил: еще по деревенской простоте ляпнет что не следует…

— Наконец-то ты решился нас навестить… Ну, рассказывай, что у вас нового, — усадив брата в глубокое кресло, предложил он.

Демьян, уронив голову на подлокотник, глухо застонал. Ужас и горе последних месяцев прорвались в этом стоне, немного облегчив его душу. Наконец-то не нужно было ничего скрывать!

Павел вскочил с дивана, где было небрежно развалился. Поспешно подойдя к дверям, он дважды повернул ключ и только тогда, став перед братом, настойчиво потребовал:

— Говори, что случилось.

— Ты, поди, думаешь, мать сама умерла! Отравила ее Еремеевна, отец заставил… — глухо заговорил Демьян.

Павел, побледнев, молча слушал рассказ брата.

— Он сгубит и Акима, коль ему не помешать. Ни стыда, ни совести у него нет. За эту шкуреху на любой грех пойдет, — сказал с гневом Демьян, кончая страшный рассказ. — С твоей свадьбы задумал он все и вот… сделал. Может, Наталья сначала и противилась, а теперь у них одна чашка-ложка. Что делать?

Ошеломленный Павел стоял неподвижно. Знал, что отец хитер и зол, но такого от него ожидать не мог. Растерянно глядя на голову брата, он вдруг заметил седую прядь среди черных волос.

«Вот что перенес Дема и никому, кроме меня, не сказал», — вздрогнув, подумал Павел. Эта белая прядка лучше слов убедила его, что брат ни в чем не ошибся, все правда.

Как ни умел Павел Мурашев таить в душе свои чувства, а здесь не выдержал.

— Убийца, лгун! И мне тогда все подстроил! — багровея, сказал он и непроизвольно потянулся к брату. — Мать погибла, а этот не отец, — прошептал он и впервые, думая о матери, о болезни и смерти которой ему вовремя не сообщили, заплакал скупыми мужскими слезами.

— Павлуша! Пожалуйте с Демьяном Петровичем в столовую! — послышался голос Зины за дверью.

Переломив себя, Павел ответил почти спокойно:

— Подожди, Зина! Три года не видались, еще не наговорились.

— Что ж делать-то? — повторил Демьян, когда смолкли шаги Зины.

— Об этом никто не должен знать, брательник! Сами осудим и… накажем, — жестко проговорил Павел. — Нести за него стыд мы не должны. Пусть переезжает сюда: там последишь ты, да и не станет он до отъезда ничего делать, а Акиму я все здесь открою. С Натальей — его дело, а за мать мы рассчитаемся.

С никогда ранее не испытанной нежностью Павел погладил старшего брата по плечу и, достав из верхнего кармана пиджака расческу, старательно причесал темные волосы Демьяна, стараясь прикрыть резко выделявшуюся белую прядь.

— Теперь, братуха, умойся, и пойдем за стол. Долго терпел, потерпи еще. Надо, чтобы Зина не догадалась о беде.

— Понимаешь, Семен Гурьич, Нехорошко мне оказал большую честь: со дня выезда и до возвращения в Акмолинск меня «охранял» специально посланный им шпик, хотя и не из первоклассных, — говорил Дмитрий, сидя с Антонычем в горнице возчика Романова, и, не выдержав, расхохотался.

Федулов, глядя на него, тоже улыбнулся.

— Нет, верно! — продолжал Трифонов. — Перед отъездом я заходил к нему. Говорю: «Хочу съездить на рудник, а то здесь малы стали заработки, мне ведь сейчас предоставлено право ездить по Акмолинскому уезду».

Почтенный Василий Моисеевич благосклонно промолвил: «Что ж, поезжайте, молодой человек! Вы ведете себя благоразумно, не имею возражений против вашей поездки». И представь себе — я поверил! Поэтому, когда ко мне попутчиком попросился какой-то невзрачный тип, сказав, что хочет попытать счастья, поторговать на рудниках «товарцем», у меня не появилось никаких подозрений. Если бы он был не такой дурак, этот шпик, я мог бы попасться…

Антоныч покачал головой. Митя иногда бывает очень неосторожен.

— Рассказывай, что там у них случилось, — предложил он своему другу. — Скоро хозяйка вернется.

…Трифонов на рудниках пробыл почти два месяца и только неделю назад вернулся домой, но увиделись они с Антонычем сегодня впервые. Встревоженный преследованием надоедливого «хвоста», «торговавшего» в Успенском поселке, пока там был Дмитрий, и сразу же забывшего о торговле, как только присяжный поверенный собрался уезжать, Дмитрий не пошел в мастерскую: еще туда его с собой приведешь…

Чтобы известить Антоныча о своем приезде, он сломал чайник и уговорил хозяйку пойти в мастерскую — исправить за его счет. Как и рассчитывал, она, ругая квартиранта за неосторожность, рассказала слесарю о приезде Дмитрия. Наконец они встретились в квартире возчика Романова, будто случайно, и, ожидая возвращения хозяина, убедили хозяйку не стесняться — пойти на базар, люди ведь свои.

— Все неприятности там начались с исключения из партии Андрея Лескина, бывшего рабочего, возведенного Феллем в звание мастера, — рассказывал Дмитрий. — После исключения Андрей начал пить, бить жену. На рудниках ходил мрачный, ни с кем не разговаривал, а напившись, бахвалился, кричал. Попытки Топоркова поговорить с ним успеха не имели. А до этого Лескин пользовался большой популярностью среди рабочих. Глядя на него, подпольщики вспоминали, что при исключении Лескин сказал: «Не остановили вы меня, когда я в болото лез», — и винили Топоркова в случившемся…

Однажды, бродя пьяный за поселком, Андрей встретился с Исхаком, растрепанный, с мешками под глазами.

— Жалеешь, Исхак? Может, не постыдишься со старым товарищем поговорить по душам? Или постыдишься? Андрей Лескин пьяницей стал, — пьяно говорил он, покачиваясь перед Исхаком.

— Давай сядем, Андрюша, говорить будем, — предложил ему Кокобаев.

— Сядем давай. Ты добрее Ивана. Он меня выгнал из партии. Впрочем… тогда он был прав. За сытой жизнью погнался Андрей, в начальство полез, на барышне женился… — частил Лескин, будто спеша выговориться, пока не перебили.

Исхак смотрел на него теплым взглядом и молча слушал.

— Понимаешь, Исхак, я сам хотел уйти — двум богам нельзя молиться, — но Иван нож в сердце воткнул. Как он сказал: «Партию на Ольгу сменял»… Не нужна мне Ольга! Хочу быть прежним Андреем! Выгнали, как паршивого пса. Всем чужой! — говорил Андрей, плача пьяными слезами. — Погиб я, брат Исхак! Пью и пить буду, а ее выгоню! Ольга сказала: «Киргизы вонючие!» Я не позвал тебя на свадьбу, свинья был. Иван прав, не пошел…

— Пить не надо, Андрей! Жену бить стыдно! Заслужишь — снова в партию примем. Зачем плакать? — утешал его Кокобаев.

Андрей то соглашался с ним, то упрямо твердил, что таким, как он, нет места среди рабочего класса. Наконец, протрезвясь немного, ушел. Исхак, вернувшись в барак, рассказал об этой встрече. На Топоркова посыпалось еще больше обвинений.

— Воспитал! — говорили шахтеры. — Какой был парень Андрей, а теперь гибнет…

Топорков снова пытался поговорить с Андреем, но тот, увидав старого друга, сейчас же скрывался. Однако пить он бросил.

— Я устроился на квартиру у тестя Лескина, — продолжал Дмитрий, — фельдшера Костенко, и это оказалось удобно во всех отношениях. Хозяйка чуть не в первый же день начала рассказывать про зятя, плачась на горькую судьбу дочери. «Может, поговорить с ним?» — предложил я. «Голубчик мой! Поговорите, вас-то наверное послушает», — ухватилась она с радостью за мое предложение.