Первые шаги - Татьяна Назарова

Городовой опрокидывал стакан за стаканом и поддакивал хозяину.

— Я завсегда тебя, Гурьич, поддержу, — говорил он. — Ты человек смирный, не то что некоторые. Я так и его благородию господину приставу говорил и еще скажу. Меня не проведешь…

К Трифонову Антоныч сам не пошел. На другое утро после гулянки с городовым он, притворяясь пьяненьким, прошел мимо окон его квартиры, распевая во все горло: «Ой, да ты калинушка!..» А на следующий день пришел Дмитрий со сломанным замком.

— У меня много новостей, — рассказывал он торопливо, вертя в руках замок. — В кружке теперь мы читаем «Мать» Горького. Ребята горят желанием работать, как Павел. Приходится сдерживать и самому заставлять ходить на вечера время от времени, чтобы не догадались родители Вали. Приходил ко мне из слободки Виктор Осоков, просил книжечку: «Дай вроде той, что мне Семен Гурьич давал». Возчики сейчас уехали в Петропавловск, и знаешь, Михаил Антоныч, — забывшись, Трифонов назвал слесаря настоящим именем и, густо покраснев, оглянулся на входную дверь, — я дал ему прокламации. Парень он надежный. Просил очень! «Мы теперь возле сел останавливаемся, незаметно оставим там, мужички прочитают. Ведь Семен Гурьич в другую сторону поехал, на него не подумают, да и на вас тоже. В Алексеевке и далее. От Акмолов далеко», — говорил он.

Дмитрий смолк и тревожно посмотрел на Федулова. Правильно ли поступил?

— Ну что же. Палыч вон говорит: «Коль рисковать не будем, как до мужиков правда дойдет?» Правильно говорит! — отвечая на вопросительный взгляд Дмитрия, задумчиво промолвил Антоныч.

— Главную новость я приберег под конец, Гурьич, — продолжал успокоенный Дмитрий. — Из Иркутска вернулся здешний старожил Мокотин Трофим. Член партии и большевик! — голос Дмитрия зазвенел радостью. — Нашего полку прибыло!

— Ты где с ним встречаешься? — быстро спросил Антоныч.

— У одного служащего переселенческого управления, члена нашего кружка.

— Поосторожнее будьте! За Мокотиным, наверное, хвост таскается. Мне тоже следует с ним увидеться. Придумать надо, как. У меня нельзя. Будем эту явку беречь от подозрений, — сказал Антоныч и смолк, задумавшись.

Молчал и Трифонов.

— Знаешь, что? — оживившись, заговорил слесарь. — Скажи ему, пусть в пятницу к вечеру зайдет к возчику Романову в слободку. Можно сказать, что ищет дольщика к весне на пахоту. Я там буду. Поговорим о делах. На рудники ехать нужно кому-то. Ему, пожалуй, легче всех, а может, и тебе придется. Наделал ошибок Иван, все развалится, если не помочь вовремя…

«…За последнее время в городе появился бывший акмолинский казак, сосланный в Иркутскую губернию, Мокотин Трофим Данилович, прибывший, по агентурным сведениям, в Акмолы по поручению революционных организаций в Иркутске с целью агитации в Акмолинском уезде и в Акмолинске. Сошелся с проживающим здесь частным поверенным Трифоновым, административно высланным из Омска. Лица эти вошли в сношения со служащими переселенческого управления. Первого февраля Мокотин выехал на Спасский завод, завтра туда же едет Трифонов.

Цель поездки — поднять и подготовить рабочих ввиду предстоящих будто бы в будущем мае каких-то важных событий…

Прошу ускорить назначение на завод пристава. Обстоятельства могут осложниться. Присутствие на заводе ответственного полицейского чиновника является необходимым.

Подробное донесение представляется почтой.

4. II. — 1907 г.

Уездный начальник Нехорошко».

Подписав телеграмму и передав ее своему помощнику для отправки в Омск, Нехорошко, откинувшись на спинку стула, забарабанил пальцами по столу.

«Черт его знает, что творится в уезде, — раздраженно думал он. — Из центра сообщают, будто революционные организации везде разгромлены, а у нас в захолустье поднимают голову…»

Протянув руку, он взял лист, исписанный печатными буквами, и начал читать, то хмурясь, то кусая губы.

«…Пусть же голодный, бесправный, борющийся деревенский бедняк пристанет к борьбе городского пролетариата. Пусть скорее осознает все крестьянство, что царское правительство мешает добиться ему лучшей доли, что только всенародное восстание освободит угнетенный народ, что судьба народа должна быть в руках народа. Пусть же крепнет и растет связь деревенской бедноты с борющимся рабочим классом, пусть общей будет борьба, общим путь к недалекой победе…»

Нехорошко швырнул листок на стол.

«Прокламации обнаружены в Алексеевке и в Борисовке, на разных концах от города. Писали, конечно, городские. „Пролетариев“ в селах не знают. Но кто же разбрасывает листовки?

Эти двое в села еще не ездили. Значит, есть у них помощники. В Борисовку могли прокламации попасть из Родионовки — там шайка Карпова действует. А в Алексеевку как? Зятек Карпова летом в Петропавловск не ездил.

Надо выявить крамолу, а то сам за них сядешь. Вон как смело пишут, подлецы!»

Уездный вновь потянул к себе прокламацию.

— «…Ни одного рекрута, ни одной копейки налогов, никаких повинностей…», — прочитал он с раздражением вслух.

Его помощник удивленно на него оглянулся.

— К бунту, сволочи, призывают крестьян, — пояснил ему Нехорошко.

Тот сочувственно посмотрел на своего начальника: «Кто-то безобразничает, а вам беспокойство!» — говорил его заискивающий взгляд.

— Пора с этим Карповым кончать, да и его дружков бы надо прихватить, особенно зятька, — заговорил опять уездный начальник, то ли обращаясь к помощнику, то ли рассуждая сам с собой. — Мурашев не дурак, правильно подметил сразу — вся Родионовка стала роем разозленных ос. Хозяевам рот раскрыть мужики не дают. А всему голова этот Палыч со своими дружками. Всем понятно, и Бориска об этом рапортует, а с поличным поймать не могут…

Нехорошко быстро заходил по кабинету, нервно похрустывая суставами пальцев.

«Несомненно, по ближним от Родионовки селам прокламации идут через Карпова, — размышлял он. — Значит, они у него есть. Но как поймать? Давно живет Борис у Коробченко, будто дружит с ним Кирюшка Железнов, зять Карпова, а до сих пор ни одним словом не проболтался. Видно, раскусили, в чем дело. Хитер бестия этот Федор! Грамотей, книжки читает…»

Внезапно он круто остановился и с просветлевшим лицом вновь взял в руки прокламацию. Порылся в ящике стола и нашел еще несколько листовок, свернул их аккуратно и перевязал бечевкой. Посмотрев на сверток, он весело, раскатисто захохотал.

— Эврика! Решил задачу. — Сказал и лукаво подмигнул помощнику. — Пара месяцев терпения — и будут все в мышеловке! — Быстрым движением рук он показал, как прихлопнет мышеловка родионовских бунтарей.

Еще не поняв замысла, помощник подобострастно засмеялся, глядя с восхищением на своего шефа.

— Вернется со Спасского Николка — сразу же позовите ко мне. Он это дело обтяпает в два счета. Карманники на такие штучки большие мастера, — распорядился Нехорошко и, простившись с помощником, вышел из кабинета.

В успехе задуманного был уверен, можно и к приставу на пульку пойти.

Глава двадцать третья

Странные отношения установились в семье Мурашевых с того времени, как уехал Аким осенью второй раз с гуртами в Петропавловск. Уже не Петр Андреевич верховодил по-старому всеми, а Демьян; его звали домашние Петровичем и обо всех делах спрашивали; не Наталья распоряжалась в доме, а Варя, жена среднего сына. И старый начетчик без возражения подчинялся новому порядку.

— Привыкай, Демьян, хозяйничать сам, мы с Акимом уже отрезанный ломоть, — добродушно говорил он за столом. — Весной переберемся в город. Пора купцам Мурашевым в Акмолах твердой ногой стать. А ты тут нашу фамилию не роняй.

Демьян слушал отца молча, лишь иногда хмуро и непонятно бросал:

— Я-то не уроню. Другие бы в грязь не затоптали.

Отец добродушно смеялся и быстро направлял разговор на другое, делая вид, что не замечает угрюмого взгляда сына. Наталья бледнела и торопилась встать из-за стола.

В доме она жила как чужая, занимаясь только лавкой и сыновьями, и никогда не вступала в пререкания с женой среднего деверя.

«Ишь, все у них заодно, — думал Демьян. — Уедут в город, сживут братуху со свету, а сами будут царствовать». Молчаливый по характеру, Демьян подолгу обдумывал то, что поразило его, вспоминая все мелочи, подтверждающие его выводы, на которые прежде, казалось, будто и не обращал внимания.

Мысль, что отец завладел женой старшего брата и ненавидит теперь Акима, заставила вспомнить Демьяна, как нежданно-негаданно заболела мать, сразу же после возвращения отца с Акимом и Натальей со свадьбы Павла, и то, как тогда уже бесстыже смотрел отец на Наталью.

«Да не свел ли он мать в могилу каким зельем?» — подумал однажды с ужасом Демьян. Перед его взором воскресла сцена между отцом и Акимом, когда Аким хотел везти мать к городским докторам. Но Демьян испугался своих мыслей. Не первый его отец, оставшись вдовым, связался со снохой, но обвинить отца в убийстве…