Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

того, что какие-то животные (включая людей) что-то регулярно делают, не следует никакого морального основания делать это дальше. Многое из того, что относится к приятной, комфортной повседневной жизни нашего вида, морально предосудительно: например, жестокое промышленное животноводство и разрушающий окружающую среду массовый туризм. Природа нам не моральный наставник: мы не рой кузнечиков или пчел, отношения в которых управляются социальными инстинктами, которые полностью можно объяснить биологически. В лучшем случае, наши эволюционно объяснимые паттерны стимулов и реакций провоцируют моральную рефлексию, но они не могут ее заменить.

Моральные доводы нельзя обосновать, приведя эволюционное объяснение их возникновения.

Примечательно, что этот пункт предложил не кто иной, как Чарльз Дарвин. Дарвин в своем сочинении «Происхождение человека» последовательно проводит различие между социальными инстинктами, наблюдаемыми эволюционно и объясняемыми отбором, и моральным поведением. Согласно его точке зрения, только человек является моральным живым существом, это обосновывается тем, что у нас есть интеллектуальные способности, которые не развились в этой форме у других живых существ.

Нравственным <…> является такое существо, которое способно сравнивать между собой свои прошлые и будущие действия или побуждения и осуждать или одобрять их. Мы не имеем оснований предполагать, что какое-либо из низших животных обладает этой способностью; поэтому, если собака-водолаз вытаскивает ребенка из воды, если обезьяна идет навстречу опасности, чтобы выручить товарища, или берет на себя заботу об осиротевшей обезьянке, то мы не называем их поступки нравственными. Но относительно человека, который один может быть с уверенностью назван нравственным существом, все действия известного рода называются нравственными, все равно, совершены ли они сознательно, после борьбы с противоположными побуждениями, или вследствие мало-помалу усвоенной привычки или, наконец, непосредственно, под влиянием инстинкта[270].

Я привожу эти слова не потому, что я согласен с Дарвином. Книга, в которой он развивает эти тезисы, содержит много естественно-научных ошибок и моральных заблуждений, к которым относится множество расистских предрассудков, которые Дарвин заимствует из чужих работ вместо того, чтобы самостоятельно без предрассудков выяснить, как мыслят и действуют так называемые дикари. Дарвин считает не только «низших животных», но и «дикарей» (savages) неморальными, то есть, хоть и социально организованными, но неспособными на моральное познание. К такому выводу он приходит на основе этнологических отчетов своего времени, которые все изобилуют морально предосудительными предрассудками и попытками оправдать геноцид коренного населения, которое сам Дарвин считает морально несостоятельными кланами[271]. Мнимо нейтральные описания Дарвином человеческого поведения, которое кажется ему культурно чуждым, выражают разнообразные, порой фатальные примеры националистического самомнения и заблуждений, которые он сам оправдывает биологически обоснованным расовым учением. Работы Дарвина, мягко говоря, не особенно годятся на роль источника морального познания.

Я не хочу здесь дискредитировать теорию эволюции. Она на данный момент, конечно, значительно продвинулась в научном плане по сравнению с временами Дарвина и является лучшим известным нам объяснением как возникновения видов, так и развития органических форм. Но теория эволюции даже в виде наметок не объясняет человеческую форму жизни в ее целостности. В своей зрелой, постоянно развивающейся естественно-научной форме она не дает никакого объяснения или даже обоснования моральному действию. Категориальной ошибкой является считать, что моральное мышление можно полностью вывести из биологии.

Разумеется, моральное мышление очевидно развивается в природе, ведь мы как живые существа являемся частью природы. Поскольку природа является предметом естественных наук, они, само собой, имеют вес в вопросе о том, как моральное мышление встраивается в природу. Но, конечно, к этой проблеме можно осмысленно подойти, только если признавать собственную действительность моральных феноменов, не путая их с биологическими феноменами социальной координации, с которыми их нельзя отождествлять. Это философская ошибка, которую нельзя исправить никаким естественно-научным исследованием.

Сколько бы мельчайших признаков морали мы ни могли найти у других живых существ, глупостью было бы забывать, что моральные системы, которые развивали человеческие теоретики (такие мыслители, как Платон, Аристотель или Кант в прошлом, Арендт, Нуссбаум, Вольф и многие другие нынешние философы, как мужчины, так и женщины), устроены совсем иначе, нежели их предшественники в социальной кооперации других живых существ. Никакое другое живое существо не сочиняет книги по этике, в которых обосновывается идея, что оно должно оказывать другим живым существам моральное уважение, так как мы все можем поставить себя в позицию другого. Ни одно из известных нам до сих пор живых существ не обладает научно скоординированным, систематическим мышлением, к которому относится философская этика. Возникновение философской этики, например, невозможно объяснить и описать эволюционно. Отбор, которому подвергается история философии, по природе своей не биологический. Считаем ли мы со своей стороны морально обоснованным то, что считали таковым Платон или Аристотель, Ханна Арендт, или Марта Нуссбаум, или Кристоф Хорн и т. д., не следует из генетического кода, но является предметом философского исследования.

То, что теория эволюции успешно объясняет, как возникают и исчезают органические формы и, вместе с ними, виды, связано не с тем, что теория эволюции сформировалась эволюционно, но именно с тем, что она преимущественно истинна, то есть отражает факты, существующие независимо от теории эволюции. Поэтому мы не продвинемся, если укажем на то, что моральные ошибки Дарвина возникли из предрассудков его времени и мы сегодня можем в силу прогресса молекулярной биологии за последние десятилетия применить эволюционную теорию, чтобы привести лучшие моральные соображения, что делает, к примеру, Ричард Докинз, как и многие другие, пытающийся описать моральные феномены на языке молекулярной биологии (прежде всего, генетики). Ведь когда мы при этом опираемся на собственные, не подвергнутые проверке философско-этические моральные убеждения и затем пытаемся приписать их эволюции, мы совершаем ту же ошибку, что Дарвин, так что нас можно справедливо упрекнуть в том, что мы являемся жертвами предрассудков нашего времени.

Это не значит, что биологические факты не оказывают эффекта на наши моральные суждения. Наоборот.

Основной тезис этой книги гласит, что мы должны считаться с неморальными фактами, чтобы учитывать комплексность вариантов наших действий в моральной рефлексии. Поэтому система морально правильных суждений, то есть идеальная этика, не может быть закрытой, так как всегда будут появляться новые открытия и вызовы.

В целом, научно-технический прогресс может способствовать моральному прогрессу, но он не должен это делать. Эволюционная биология в XIX и XX веках внесла свой вклад в распространение биологического расизма. Она лежит в основании евгеники и ее разнообразных жестоких придатков, к которым относятся стерилизация женщин в силу низкого IQ, которую инициировал двоюродный брат Дарвина сэр Фрэнсис Гальтон, и национал-социалистическая евгеника, которая привела к умерщвлению людей, чья жизнь была классифицирована как «недостойная»[272]. Многие использовали (и до сих пор используют) знания