Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

городов («Литературная газета», 21 ноября 1984 года), ученый доказывает, в сущности, обратное тому, в чем убеждал нас, говоря о заселении деревни: «…нет нужды переселять людей в деревню… достаточно, чтобы не было притока» в города. Я понял ученого так: если разговор зашел о деревенском малолюдье, то пора начинать великую передвижку, а если о городском перенаселении, то — никуда не переселять, достаточно прекратить приток. Может быть, я не так прочитал ученого? Дай-то бог!

Но вопросы все равно возникают, и в частности такой: можно ли разделять проблему города и проблему деревни? Ведь что предлагает оппонент Переведенцева в диспуте о больших городах Н. Гольцев (статья в той же газете)? Придется процитировать: «К пятидесяти годам человек, как правило, достигает предела своих возможностей, а после шестидесяти ему надо уходить на пенсию. Вот здесь и начинаются психологические драмы… Что же делать? Как сохранить активность и работоспособность горожанина за пределами трудового стажа?.. На мой взгляд, есть одна сфера деятельности, где труд является престижным для всех категорий работников, — это земля».

Так… Отработавшие свое в городе, марш в деревню! «Представьте себе, что в один прекрасный день у заводской проходной появляется афиша: „В Переславском районе организуется жилищный кооператив на тысячу квартир. Преимущественное право вступления в кооператив принадлежит… ветеранам труда старше 45 лет…“» Далее Н. Гольцев уверяет, что такое перемещение жилищного строительства поможет скорее обустроить деревню, а посему надо и селу принять в этом деле участие. Я себе такого «одного прекрасного дня» представить не могу: не хватает фантазии. И еще по той причине, что каждый день вижу, как живут деревенские пенсионеры. Им не до жилищных кооперативов, хоть бы доску было где купить, чтобы пол в хате починить. Даже в самых смелых фантазиях надо все-таки стоять на реальной почве. А реальность в том, что пора выровнять походный строй и шагать рядом, в ногу, а не так: одни впереди, другие сзади.

9 ноября 1984 года

Написал предисловие к сборнику очерков Валерия Кириллова, приведу его здесь, потому что рукопись Валерия опять разбередила старую болячку: так мало сказал я о людях своей земли!

Сыновний долг

Я часто сожалею, что, будучи провинциальным журналистом, так мало записал в свои блокноты рассказов простых людей. Можно, конечно, винить в том и газету, она требовала больше рассказов о делах, чем о жизни. И все-таки главная вина в нас самих: не любопытны мы. Отчасти и ленивы. Думаем: ну что могло быть в жизни, скажем, Ивана Баранова такого, что достойно описания? Обыкновенный совхозный дояр, молчалив, на вид невзрачен — таких в каждой деревне встретишь. А ведь в том-то и суть, что в  к а ж д о й! Прочитайте книжку Валерия Кириллова, и вы убедитесь, сколь богата, красива и мужественна жизнь простых, скромных людей, таких, как Баранов.

Калининский журналист Валерий Кириллов исполнил свой сыновний долг лучше нас, газетчиков старшего поколения. Он не прошел мимо человека, вгляделся в него, расспросил и написал. Написал просто и лаконично, как только и можно писать о благородстве и мужестве. Под его пером оживают страницы военных биографий, трудовых будней — и перед нами во всей мощи душевной красоты предстает обыкновенная жизнь разведчика Ивана Баранова и партизанского пекаря Евдокии Смирновой, шофера Николая Белова, сына полка, и гусляра бабы Лены… Много имен в этой книжке, о каждом три-четыре странички, но в целом — это повесть о народном характере.

Тверская земля богата публицистическими талантами, здесь начинали Иван Рябов, Борис Полевой, Николай Трифонов и многие другие. Но всякий раз, беря в руки книжку молодого автора, я радуюсь новому имени и думаю о неиссякаемом роднике, дающем силу таланту — любви к родной земле и красивым людям. Пером Кириллова движет такая любовь. Я верю в его талант.

* * *

10 ноября 1984 года

Да, газеты наши заняты более делом, нежели самим человеком. Такой сложился стиль: повседневное бытие вроде бы и неинтересно, а ежели писать, то непременно в героическом плане, с гражданским пафосом. В этом, разумеется, есть свои резоны, однако ж человек в таком изображении выглядит несколько однобоко, как если бы мы описывали его глаза и не обращали внимания, скажем, на губы, которые выражают его сущность не менее, чем «зеркало души».

И все-таки я не склонен валить весь грех на газету. Знаю по своему опыту, что ни одна газета не откажется напечатать «обыкновенную жизнь», если она толково описана. В том-то и дело, что — толково, если хотите, художественно, а поскольку не всякий газетчик это сумеет, то и бытует мнение, что писать обыкновенную жизнь — дело литераторов, но не газетчиков. Вроде как разделили: деловая сторона — наша, житейская — ваша. Конечно, немало и редакторов придерживается такого мнения, но главная причина все-таки в уровне мастерства. И еще вот в чем: чтобы писать повседневную жизнь, чтобы отобрать в ней характерное, поучительное, надо ее видеть, пожить рядом с человеком какое-то время, а такого времени у газетчика-то как раз и нет, у него командировка «от» и «до». Поэтому не случайно авторами бытовых очерков чаще всего являются собственные корреспонденты, у них есть возможность длительного наблюдения. Я отдал «собкорству» десять лет, и если успел сколько-то написать «обыкновенной жизни», то именно в эти годы.

Я любил ездить по деревням без задания. У летчиков это называется «свободный поиск»: лети и сам ищи цель, действуй по обстановке. У собкора, если он не ленив, не домосед, на такие «полеты» времени достаточно. Тут и пришла любовь к простым людям. Я не знаю, почему укоренилось это название (или звание) — «простые», — скорее всего, от должности, от общественного положения: если ты рядовой — значит, простой, если имеешь какой-то чин — уже не простой. А какой? А черт его знает, наверно, руководящий, ответственный, командный, начальствующий, важный, сложный… Однако ж душевное содержание, а значит, и поучительность жизни вовсе не равнозначны «табели рангов».

11 ноября 1984 года

…Александра Пагина я увидел в седле. Он пас коров. Я уже знал, что он без ног, на протезах, и не без любопытства наблюдал, как слезает он с лошади, что-то говорит дояркам, потом медленно, чуть в раскачку идет к нам. С виду ничто не говорило о его увечье.

Хорошо помню, о чем я тогда подумал. Об увечных солдатах. Все послевоенные годы они были непременной картиной нашей жизни. Безногие и безрукие, они пели солдатские песни в поездах, сидели на вокзалах и базарах, положив ушанки на костыли, сидели безмолвно, не поворачивая головы на звон медяков, кидаемых в шапку, а устремив взор в пространство, в только