Маленький содом - Георгий Стаматов

мой умер и я унаследовал его состояние. Теперь все это мое — вилла с парком, дом в городе, фабрика. Но это наследство должно было принадлежать другому. Я никогда не говорил тебе, что у меня был брат. Он-то и должен был стать обладателем всех отцовских богатств, потому что я еще при жизни отца промотал свою долю наследства. Но случилось так, что брат скончался раньше отца.

   —  На то была божья воля.

   —  Божья воля? А почему ты не спросишь, отчего умер мой брат?

   —  Отчего?

   —  Не догадываешься? Не веришь?.. Это я его убил! Отравил... вот здесь... в пещере... за этим столом. Он сидел там, где сейчас сидишь ты. Мы ужинали, весело болтая. И вдруг он сказал, что чувствует себя плохо,— пошел прилечь и не встал... Теперь понимаешь, почему все это мое?.. Никто не раскрыл моей тайны. Теперь только ты да я знаем о ней. Вот и все... Убийца не достоин твоей любви. Ты свободна. Можешь выдать меня властям, если хочешь. Я потерял тебя, а все остальное мне безразлично.

Он замолчал и уронил голову на руки.

Лина подошла к нему решительными шагами.

   —  Саша!.. Ты преступник, убийца... может и так, не знаю. Но если ты виновен—то лишь перед обществом, перед законом, перед братом, а не передо мной. Призрак умершего не встанет между нами. Оставить тебя? Ни за что! Теперь, после этой исповеди, я полюбила тебя еще крепче. Как ты страдал один! Теперь будем страдать вместе. Ты доверил мне свою тайну, и отныне я твоя соучастница. Тайна свяжет нас навсегда, а любовь заглушит угрызения совести. Саша! Взгляни на меня! Для меня ты остался таким же беспорочным, каким я знала тебя прежде... Оставь в покое мертвых. Мы поставим ему памятник, будем служить панихиды, и призрак перестанет тебя преследовать. Скажи, какой рукой ты подсыпал ему яд? Правой? Дай я ее поцелую. Пусть весь свет считает ее преступной, а меня эта рука поведет к счастью. Наконец, мы можем продать все и уехать за границу... Знай: с этой минуты я еще острее чувствую, что я твоя. А ты сейчас больше чем когда-нибудь нуждаешься в моей любви. Милый!..

Она подняла его голову и страстно поцеловала его в губы.

   —  Прошлое забыто навсегда. Идем!

Они вышли из пещеры.

   —  Неужели правда, что ты способна любить меня и сейчас?

   —  Ни слова об этом!

Лицо его прояснилось. Но вдруг он громко расхохотался.

   —  Ха-ха-ха-ха-ха!.. — раздалось в парке.

«Уж не помешался ли он?» — подумала она.

   —  Ну как? Я сыграл свою роль неплохо? И ты действительно поверила?

Лина смотрела на него растерянно:

   —  Что все это значит?

   —  Это комедия, и я в восторге: теперь я узнал, как сильно ты меня любишь.

   —  Комедия? Почему комедия?

   —  Просто так. Фантазия. Каприз.

   —  У тебя не было никакого брата?

   —  Как не было—есть. Он живет за границей. Я лгал тебе, когда говорил, что все здесь принадлежит мне. Но ты меня простишь! Тот, кто способен простить убийцу, простит и лжеца. Ведь ты не разлюбишь меня только потому, что вилла эта не наша? Правда, милочка моя?

Но она не успела ответить — навстречу им шел управляющий имением. Остановившись, он что-то шепнул на ухо Саше.

   —  Извини, Линочка, очень важное дело. Я отлучусь ненадолго. Иди в комнаты, я скоро вернусь.

И он ушел вместе с управляющим.

Спустя полчаса Саша вернулся. Лины в вилле не было. Он обошел все комнаты — никого. Искал ее в саду, в парке, на полянке, но тщетно. Тогда он стал громко звать ее. Никто не ответил, только эхо злорадно повторяло ее имя.

Он спустился к морю. Волны беззаботно ласкали безлюдный берег. Страшная мысль промелькнула в мозгу влюбленного.

«Нет! Это невозможно!..»

Взволнованный тяжким предчувствием, он побежал обратно и вскоре встретил садовника.

   —  Ты не видел барышни?

   —  Она ушла; вышла на шоссе.

   —  Ничего не говорила?

   —  Только спросила, чья это вилла.

   —  А ты что ответил?

   —  Что это вилла вашего брата.

У Саши потемнело в глазах.

Сам того не заметив, он вышел на шоссе. Дорога тянулась ровная, длинная.

Лины не было. Лишь где-то вдали мелькала черная точечка. Но мало-помалу и она слилась с горизонтом.

«Конец! Еще один живой труп».

Он вернулся, прошел мимо виллы, добрался до полянки и сел за стол.

Равнодушно рокотало море.

Он спокойно следил за бегом волн, а мысли его мчались по шоссе, гнались за исчезнувшим милым образом.

Может быть, наступит день, когда он возьмет себя в руки, но сегодня он испытывал мучительную душевную боль. Лина унесла с собой частицу его души. В эти минуты ему казалось, что если б он и вправду убил брата, он не страдал бы так тяжко.

МАТЬ

   — Полегче... Дайте носилки!

Больную положили на носилки и понесли.

Она увидела, сколько вокруг нее народу, и от стыда закрыла глаза.

Носилки внесли в сад.

Со скамеек повскакали женщины в больничных халатах.

   — Бедняжка!

   — Такая молоденькая — и уже мать!

   — А кто виноват? — вмешался кто-то из мужчин.

   — Помолчал бы лучше! Много вы понимаете в таких делах... У вас одно на уме...

Близкие новенькой что-то рассказывали окружившим их женщинам.

Те недоверчиво покачивали головой.

Когда больную унесли, в коридоре раздались негодующие голоса, словно в больницу привезли чумную.

   — А еще девица!..

   — Хотела выйти замуж за одного... а от другого...

   — Добивалась его...

   — Пресвятая богородица!.. В наше время этого не бывало!

Возмущение охватило и ту палату, куда положили новую больную. Некоторые больные даже не хотели оставаться в одной палате с нею.

В дверях показался полицейский.

   — Пришел ее стеречь!

   — Мы небось не рожали под надзором полиции!..

Больная ничего не слышала, ничего не видела. Она так страдала, что не чувствовала людской злобы.

Вот в какой обстановке она стала матерью.

Первый писк ребенка, первый жалобный плач ее доселе скрывавшегося в ней детища придал ей смелости.

Теперь у нее и среди чужих было свое, близкое существо. Она была уже не одна.

* * *

В тени под деревьями расположилось несколько больных женщин; к ним подсел мужчина.

   — Да,— проговорила одна больная,— не случалось такого в наше время...

   — Какое еще там ваше время? Что ваше время, что наше — все равно,— возразил мужчина. (Он