Мой любимый шотландец - Эви Данмор

платить? – спросила она. – Даже если это будет стоить тебе большего успеха?

– Я могу получить и то и другое, – заявил Люциан. – Или мне не положена сатисфакция?

– Боюсь, – прошептала она, – что удовольствия от нее ты не получишь.

Глаза его стали пустыми, словно он вообще ее не видит.

– Ты не знаешь, о чем просишь, – наконец проговорил Люциан.

В груди Хэтти что-то болезненно сжалось. Надежда? Самооценка?

Самообладание покинуло ее, и она опустила взгляд. Люциан коснулся ее подбородка и заставил посмотреть ему в глаза.

– Для тебя это очень важно? – спросил он.

– Да, – машинально ответила она.

Он выпустил ее, растянулся на кровати и уставился в темный потолок, стиснув зубы и изо всех сил борясь с собой. Хэтти стало очень стыдно, но ее просьба была хорошая и важная.

Наконец Люциан поднял голову, и глаза его сверкнули холодным блеском.

– Ладно, я постараюсь.

Огромная тяжесть исчезла без следа, и от неожиданной легкости Хэтти растерялась. Он пытается! Пытается ради нее!

– Спасибо, – прошептала она.

– Я постараюсь, – повторил он.

В ту ночь он не занимался с ней любовью. Хэтти робко прильнула к нему утром, не открывая глаз и не зная, ответит он на приглашение или нет. Муж быстро оказался сверху, и она увидела, что лицо его снова стало прежним и полно нежной жажды. Она обвила его бедра ногами и прижала к себе.

* * *

Мистер Мэтьюс невольно стал для них блюстителем благопристойного поведения, поскольку именно из-за его присутствия они валялись целыми днями в постели. Хорошие манеры требовали, чтобы они регулярно выходили к столу, что налагало определенные ограничения на режим дня новобрачных.

Мэтьюс всегда появлялся в весьма ухоженном виде и заводил разговоры о событиях в Лондоне. Так, Хэтти с потрясением узнала о помолвке своей сестры – заметка появилась в газете «Таймс», причем на самом видном месте. После предательства отца она не потрудилась сообщить семье, куда уехала, но услышать подобные новости из третьих рук оказалось больно. Она скучала по братьям и сестрам, по друзьям. Мэтьюс стал предвестником реальности, до которой ей пока не было дела, поэтому его скорый отъезд в Лондон Хэтти восприняла с облегчением.

– Мистер Мэтьюс прекрасно осведомлен о светских сплетнях, – заметила она Люциану, лежа на его груди немного погодя.

– Он аристократ, – сообщил Люциан, – и поставил себе за правило интересоваться светской жизнью.

Хэтти оторопела.

– Случайно не лорд?

– Нет, младший сын барона и переживает трудные времена. Втайне находит мое нынешнее положение кощунством.

Она устроилась поуютнее.

– Ты бы обращался с ним подобрее, – предложила Хэтти.

– Я настолько добр, насколько возможно. Подозреваю, в мое отсутствие он опять проигрался.

– Признаюсь, я рада, что он уезжает, – сказала она. – Мне чудится, что он постоянно ко мне приглядывается. – Хэтти улыбнулась. – Вероятно считает, что ты развратный варвар и я страдаю в твоих лапах!

Неожиданно ее шутка задела Люциана за живое – он вздрогнул всем телом. Хэтти подняла взгляд и увидела, что он заметно напрягся.

– Я бы никогда тебя не обидел подобным образом, – проговорил он. – Ты должна это знать.

Хэтти смущенно улыбнулась.

– Знаю.

Напряжение его не спадало. Хэтти обхватила подбородок мужа ладошкой.

– Ты – мой темный рыцарь, – сказала она, – мой жестокий принц. И я вовсе не боюсь тебя так, как тебе хотелось бы.

– Мне этого и не нужно, – раздраженно бросил он. – Если я слишком требователен – скажи. Мысли читать не умею.

– Что-нибудь случилось?

– Нет.

Он рассеянно гладил ее по голове, раздумывая.

– Моя мать, – наконец проговорил Люциан. – Иногда… иногда я не уверен, что ей нравился мужчина, который меня зачал.

Хэтти нежно поцеловала его грудь.

– Она тебя очень любила!

– С чего ты взяла? – настороженно спросил он, но в голосе его послышался проблеск надежды, и сердце Хэтти заныло.

– Больше всего на свете она любила солнце, – прошептала Хэтти, – потому и назвала тебя Люцианом.

Муж прищурился.

– Люциан означает свет, или несущий свет, – нежно прошептала она. – Разве ты не знал?

Он замер.

– Пожалуй, – протянул он и хрипло рассмеялся. – Мою сестру звали Сорша… Ее имя тоже означает свет. Мама точно любила Соршу. Господи, мне и в голову не приходило! – Грудь его затряслась от тихого смеха. – Ты – гений! – воскликнул Люциан, и в его глазах вспыхнула несвойственная ему веселость. – Я – тупица!

Улыбка Хэтти погасла. Он не был тупицей – напротив, Люциан был дьявольски умен. Он не видел связи потому, что чувствовал себя нелюбимым. Осознав это, Хэтти едва не задохнулась от праведного гнева. Ей так хотелось приласкать его и защитить…

Он притянул ее к себе, их губы встретились.

– Спасибо, – прошептал он, целуя ее так нежно, что Хэтти едва ощущала прикосновения губ.

– Мой ум устроен странно, – заметила она. – Мысли порхают как птички и собирают в кучку вроде бы не связанные между собой факты, чтобы потом выболтать все разом.

Руки Люциана сомкнулись, сжав Хэтти в объятиях так крепко, что она пискнула.

– У тебя блестящий ум, – твердо повторил он, и она засветилась от счастья, как после занятия любовью. Почти признание в любви! Заветных слов муж так и не произнес, но ради нее отказался от мести Ратленду, и Хэтти сочла это хорошим знаком.

* * *

Из несчастной невесты жена превратилась в очаровательную, полную энтузиазма спутницу как в спальне, так и за ее пределами, и это нервировало Люциана. За удовольствие приходилось платить дорого. Желание угодить ей заставляло его действовать, чего бы она ни попросила, – к примеру, как в случае с этим сукиным сыном Ратлендом. Разумеется, она вынюхала, что для мужа важнее всего, и вцепилась как клещ. Люциан обещал попытаться, потому что обещать ей меньшее казалось невозможным. Но и это еще не все. Она требовала гораздо большего – рассказывать о себе, причем требовала не напрямую: он заметил, какой восприимчивой к ласкам она становится после откровенности, и старался изо всех сил. Говорить о себе было неприятно и затруднительно, словно управлять старым, заржавевшим механизмом; иногда вентиль срывало, и он не мог остановиться. Хэрриет вытягивала из него тайны прошлого одну за другой.

Вчера ночью она спросила, на самом ли деле он купил первую собственность на средства, вырученные от продажи антикварной лавки на Лестер-сквер. «Частично», – ответил он, поглаживая Хэрриет по бедру и тщетно пытаясь ее отвлечь. Пришлось сознаться в краже ценностей из шикарных особняков и в участии в платных боксерских поединках в восточном Лондоне.

После таких откровений она, как ни странно, не удрала сломя голову, поэтому он рассказал ей и про Ренвика, не выносившего шума художника, которого она встретила в галерее в день их знакомства.

– Он пришел