Мой любимый шотландец - Эви Данмор

Хэтти стало нехорошо, и все же она продолжила одеваться. Люциан стиснул зубы.

– Ну и ладно, – выдавил он. – Остановить тебя я не могу. Прости, только я возьму лошадь и поеду вперед. Если собираешься к месту аварии, советую поискать повозку с пони.

Она все еще пыталась надеть платье для прогулки, когда под окном раздался стук копыт – Люциан галопом мчался к деревне.

Когда Хэтти прибежала в Драммуир, голова у нее кружилась и легкие горели, но она успела – пожилые жители садились в запряженные пони повозки, чтобы ехать искать своих близких. Она узнала женщину, которая приходила на собрание, и получила место с ней рядом.

Хэтти сжала руку своей знакомой.

– Что случилось, миссис Мактэвиш?

– Обвал, – вздохнула та, сама не своя от тревоги. – В северной шахте завалило штольню.

– Сколько там человек?

– Не знаю.

Двадцать минут, которые они ехали до северного склона быстрой трусцой, прошли в напряженном молчании.

Мужчины и женщины столпились вокруг здания из красного кирпича над шахтой. В глаза Хэтти сразу бросилась Мари, которая сидела у стены с пустым взглядом, обхватив колени. Сестра обнимала ее за плечи, но Мари ее словно не замечала. Неподалеку от них миссис Бернс держала Рози Фрейзер. «Господи, там же Хэмиш!» – воскликнула Хэтти вполголоса, и ее сердце превратилось в кусок льда.

Под обвал попали Хэмиш, мистер Бойд и третий шахтер. Это был последний день выемки в штольне, которую Ратленд приказал не наносить на карты, и потолок обрушился, отделив их от еще двух рабочих в другом конце выработки. Те двое выбрались невредимыми и забили тревогу. Теперь они стояли по бокам Люциана, изучавшего карту.

– Предлагаю пробурить скважину, ориентируясь на первоначальный план, – сказал он, постучав по карте. – Есть шанс, что они заперты внутри воздушного кармана.

– Если та часть штольни все еще цела, не обрушим ли мы потолок своим буром? – возразил тот, что помоложе.

– Частично, – мрачно признал Люциан. – Только если мы этого не сделаем, у них не будет ни единого шанса. Проголосуете «за» – я вызову инженеров, и они прибудут уже к обеду.

Немного посовещавшись, шахтеры выбрали рискованную попытку спасения, потому что терять было особо нечего. Судя по выражению лиц, никто не ожидал увидеть их живыми. Смятение окутало место происшествия, словно туман, приглушивший все звуки и чувства. Хэтти хотела подойти к Мари, но ту обнимала сестра, и слова казались излишними. Люциан прошагал мимо с суровым лицом, даже не заметив Хэтти.

– Люциан!

Увидев его лицо, Хэтти отпрянула. Глаза были холодными и чужими, как у незнакомца. Та же холодность появлялась в нем, когда заходила речь о Ратленде, и ее это пугало.

– Что ты собираешься делать? – прошептала она.

Люциан смотрел мимо нее на лошадь, взятую взаймы.

– Я должен ехать в Оштермучти. Побудешь одна несколько часов?

– Да, – ответила она, чувствуя себя несчастной. – Может, стоит организовать здесь походную кухню? – предложила Хэтти. – Или лучше там, где ты будешь бурить?

– Еда, эль, одеяла возле места бурения пригодятся, – одобрил Люциан. – В общине знают, что делать. Если хочешь, помоги им.

Он ускакал галопом, и Хэтти смотрела ему вслед, борясь с паникой. Нужно дышать. Нужно успокоиться. Нужно быть полезной и забыть о том, что все они сейчас бессильны. Нельзя думать о Хэмише и рабочих в пятнадцати футах под землей, оставшихся в темноте. Он снова потанцует с Мари, подумала Хэтти, и представила, как он кружит девушку и в их голубых глазах искрится смех. Он закончит свой роман. Хэтти отвернулась, ища миссис Мактэвиш. «Зря не нарисовала его и Бойда, пока было можно». В коленях появилась слабость, и она медленно, словно сквозь патоку, побрела к ближайшей повозке. Боль шахтерских женщин окружала ее и сдавливала грудь, и она ничего, совершенно ничего не могла поделать, кроме как оставаться спокойной и продолжать жить дальше. Хэтти знала: если бы под обвал попал Люциан и она потеряла его навеки, то она бы этого не вынесла.

* * *

На телеграфе в Оштермучти было пусто, не считая дремавшего за окошком клерка. Вероятно, женские крики и плач раздаются у Люциана в голове. И камни, давящие на грудь, ему только чудятся. Он глубоко вдохнул и выдохнул, собрав остатки воли.

– Телеграмма в Данди, – сказал он.

Задранная вверх физиономия молодого клерка выглядела бледной и опухшей. Внезапно она превратилось в мертвое, побелевшее лицо с ореолом светлых волос, и Люциан моргнул раз, другой.

– Сэр?

Он сосредоточился на картине, висевшей на стене за спиной у клерка. Долина, пологие склоны, открытые пространства. Люциан продиктовал сообщение мистеру Стюарту, горному инженеру, затем спросил имя доктора в Данди, который умеет вправлять кости. Белые пальцы клерка принялись листать конторскую книгу.

В грязи – белые руки ладонями вверх. Мертвые глаза смотрят в небо.

Пот заструился по его лицу, воротник стал липким.

Клерк нервно облизнул губы.

– Слышишь колокол? – спросил Люциан.

– Н-нет, сэр.

Он продолжал дышать. Все это происходит у него в голове. В том-то и проблема. После стольких лет крышка поднялась, и он вспомнил – нет, не вспомнил, он пережил заново подробности аварии, увидел мертвые тела, ощутил чувство ужаса… Проблема в том, что он не мог остановиться. Люциан не мог избавиться ни от видений, ни от звуков, и его телу оставалось лишь проживать все заново. Он разжал зубы и передал сообщение для доктора.

– Это все, сэр?

Сердце билось слишком часто; Люциан это знал, но чувствовал себя сторонним наблюдателем. Он постарался вновь сосредоточиться на картине, на скалах и небе. Он вспомнил день в Локнагаре и Хэрриет, выплеснувшую свою ярость громкими воплями. Если бы он мог получить облегчение подобным способом! Дело не только в ярости – он носил в себе безмолвные крики дюжин погибших и положил жизнь на то, чтобы дать им голос. Мир без правосудия невозможен. «Хэрриет, – подумал он. – Моя Хэрриет!»

Люциан достал из кармана второй шиллинг.

– Нет, не все, – сказал он. – Мне нужно отправить еще одну телеграмму, в Лондон.

* * *

Люциан вернулся еще более замкнутым, чем прежде. Поскольку шахтеры уже договорились, где именно следует бурить, он остался на месте аварии, чтобы проследить за установкой буровой вышки, и приехал к Хэрриет в гостиницу лишь в два часа ночи. Она смотрела, как муж выходит из боковой комнатки, тяжело ступая в темноте. На лице его залегли глубокие складки. Он выглядел лет на десять старше, и она едва не заплакала.

– Ты не виноват, – сказала Хэтти, когда он лег в постель.

– Попытайся уснуть, – пробормотал он и повернулся к ней спиной.