Мой любимый шотландец - Эви Данмор

Хэтти снова подняла бровь.

– А разве не дикая мысль – отдать шахту рабочим?

Он невольно расхохотался. Хэтти даже не улыбнулась.

– Ладно, – сказал Люциан, посерьезнев. – Сделаю, что смогу. Я про ваш законопроект. Ради Дела. Ради тебя.

Она опустила подбородок.

– Правда?

– Даю слово.

– Честными путями?

– И бесчестными.

– Отлично. – В уголках ее губ залегли жесткие складки.

– Теперь мои методы тебя устраивают?

Хэтти перевела взгляд на спину возницы.

– Боюсь, моему мужу удалось совершенно меня развратить, – прошептала она.

– Твоему мужу сказочно повезло, – ответил он так же тихо. – Полагаю, сегодня ночью он снова примется оказывать на тебя самое пагубное воздействие.

Хэтти вспыхнула, и его обдало жаром. Прелестные губы жены наконец смягчились. Будь они вдвоем, он усадил бы ее к себе на колени и поцеловал. Вместо этого он довольствовался тем, что наблюдал, как она аккуратно поедает яблоко. Огрызок Хэрриет завернула в носовой платок.

– Для пони, – пояснила она. – Я тут задумалась: почему ты решил обобществить Драммуир, если другие эксперименты провалились?

Он и сам об этом думал.

– Полагаю, иногда единственное, что можно сделать – попробовать еще раз, – заметил Люциан. – И чему-нибудь научиться… В чем дело?

Уголки ее губ дернулись.

– Ни в чем, просто это на тебя непохоже.

– В каком смысле?

– Звучит немного странно, почти покорно, – пояснила она.

Люциану это совершенно не понравилось, и они ехали в молчании до самого Гленмюика.

При виде раскинувшейся перед ними залитой солнцем долины у Люциана невольно перехватило дыхание. С трудом оторвавшись от пейзажа, он помог Хэрриет вылезти из повозки. Гора Локнагар была частью хребта Кэрнгормс в восточном нагорье Шотландии, которую местные жители называли Ам-Монад-Руад – красные холмы. Под ясным небом величественные склоны вполне оправдывали свое название, представ в красновато-коричневых тонах; обычно хмурые вересковые пустоши раскинулись ярко-зеленым лоскутным одеялом. Из глубины души Люциана поднялось тяжелое чувство, и он вдохнул пахнущий торфом воздух долины полной грудью, чтобы его приглушить. Невозможно созерцать суровое великолепие этих земель и не замечать, насколько они пустынны. На его памяти так было всегда – в детстве Люциана общины горцев уже сократились в десять раз, но он вырос на историях и легендах, предшествовавших процессам огораживания в Шотландии, и поэтому чуял призраков, витавших в долине.

Хэрриет шагала вперед с прямой как доска спиной, вероятно, движимая глубоким разочарованием из-за отклоненной поправки. Люциан едва не крикнул ей вслед: «От этого не убежишь!» Забавно, что именно она швырялась громкими словами вроде «экспроприировать избыток рабочей силы», потому что была гораздо более образованна, чем большинство мужчин Британии, и читала Маркса. Тот сказал бы, что те же самые силы, которые помогли ему, Люциану, стать непомерно богатым, и опустошили его родину – в работах Маркса огораживание общинных земель названо последней массовой экспроприацией. Причем экспроприацией, которую поддержали жители равнинной Шотландии. Сейчас они работают на Люциана, и все источники их существования принадлежат ему по закону. И как должен действовать человек, который был никем, а теперь владеет всем? От проклятых бесед с Хэрриет у него совсем мозги набекрень!

Люциан поговорил с возницей, шедшим чуть позади с пони в поводу, и догнал жену.

– Эта тропа ведет к берегу озера Мюик, – сообщил он. – Мы можем обойти его по кругу или взобраться на первый склон.

– Мне все равно, куда идти, – сказала она, – лишь бы не стоять на месте.

Они прошли в молчании с милю. Тропа вилась параллельно журчащему ручью, но вскоре мирный звук текущей воды нарушил гортанный рев, эхом разнесшийся по долине. Хэрриет наконец замедлила шаг.

– Ну конечно, – сообразила она. – У оленей сейчас брачный период. – Она заслонила глаза от солнца и оглядела обрамляющие долину скалы. – Вон, смотри!

Люциан искал оленя долго – тот казался всего лишь точкой на фоне неба.

– Соперник должен быть прямо напротив, – пояснила Хэтти, осматривая противоположные склоны.

Люциан предположил, что в ее семье есть охотники. Сейчас они находились в самом сердце поместья Балморал – лучших охотничьих угодий для сильных мира сего.

Хэрриет опустила руку, окинула рассеянным взглядом бескрайний простор и прочла:

Люблю Каледонии хмурые скалы,

Где молний бушует стихийный пожар,

Где, пенясь, ревет водопад одичалый:

Суровый и мрачный люблю Лок-на-Гар![10]

Когда она умолкла, Люциан спросил:

– Снова Джейн Остен?

Хэтти рассмеялась – впервые за день.

– Нет, – покачала она головой, и карие глаза заискрились весельем. – Лорд Байрон.

Насмешливый изгиб ее губ заворожил Люциана. Он шагнул ближе.

– Представь, что ты олень, – предложила она, всматриваясь в маленький силуэт на склоне слева. – Наслаждаешься этим потрясающим видом каждый день, ревешь во всю мощь легких, и никто не думает, что это странно.

– Хорошая жизнь, – одобрил он. – Время от времени пореветь полезно.

– Откуда мне знать…

– Ну, – сказал Люциан, – теперь у тебя есть шанс.

Хэтти огляделась по сторонам. Если не считать брачных криков оленей, над долиной нависла почти осязаемая тишина.

– В городе всегда много людей, – вздохнула она, – и остаться совсем одному невозможно.

– Тогда действуй, – подначил он.

– Тебе просто нравится слушать мои крики, – пробормотала Хэтти, взглянув на него искоса.

Люциана охватило желание.

– Нравится, – шепнул он в ответ. – В гостинице я обязательно заставлю тебя кричать.

Она закусила губу и переступила с ноги на ногу.

– Как насчет проводника и пони?

– Он просто подумает, что ты чокнутая англичанка.

– Ладно. – Она повернулась к долине, глубоко вдохнула и робко вскрикнула. – Ну, – протянула Хэтти, прервав неловкую паузу, – это было удручающе.

– Скорее мило, – одобрил Люциан, – ты заблеяла, как ягненок.

Он усмехнулся в ответ на ее возмущенное фырканье и обратился к вознице.

– Моя жена сейчас немного пошумит, – сказал он по-гэльски. – Это нужно для художественной выставки в Лондоне.

Тот проворчал себе в бороду нечто вроде «чокнутая англичанка».

– Он говорит, что приезжие часто кричат в долине Гленмюик, – перевел Люциан для Хэрриет.

Она прищурилась, глядя на мужа. Со слухом у нее все было в порядке. Тем не менее она отвернулась и закричала. Звук получился сдержанный и нервный – словно чувствовал, что за ним оценивающе наблюдают сотни глаз.

– Уже лучше, – прошептала Хэрриет.

Она попробовала еще раз, более сердито. Пони заплясал на месте. Следующий крик спугнул ворона с ближайшего валуна. И тогда внутренние механизмы, которые заставляют женщину молчать, вероятно, сломались, и она завопила – протяжно, яростно, неистово и громко – вложив в свой вопль все силы, словно осталась на земле одна. Наблюдая, как жена бесится, Люциан понял, что без нее ему жизни нет.

Не потому, что это повредит политическим амбициям, – ему будет слишком больно. При мысли о том, что он может ее потерять, из