Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– Мама так отчитала беднягу, что он поспешил поскорее убраться, – рассказывала потом Венеции Адель. – Теперь она нашла другого специалиста. Задумала перевезти папу из больницы домой. Говорит, в привычной обстановке ему будет намного лучше. Естественно, маме придется поселить у нас и нескольких сиделок. Скажу тебе честно: я им не завидую.

Впоследствии Оливер признавался Венеции, что в первые недели после возвращения домой он был готов отдать все на свете, только бы снова вернуться в больницу. Его привезли в дом на Чейни-уок, где из одной гостиной второго этажа соорудили подобие палаты.

– Помещение должно быть на фасадной стороне дома, чтобы Оливер мог видеть реку, – заявила Селия. – Он всегда любил смотреть на воду. Это его стимулирует. Доктор Рубенс так и сказал: «Стимулирование – это все».

Вскоре имя доктора Рубенса стало наводить ужас на домашних. Селия узнала о его существовании случайно, от подруги. Доктор Рубенс весьма неожиданно сочетал в одном лице квалифицированного невролога с убежденным натуропатом и хиропрактиком. Для Селии этот человек был главным авторитетом после Бога. «И ее самой», – хихикая, добавляла Адель. Селия постоянно цитировала его слова, произнося их везде и всюду: в «комнате выздоровления» (именно так она требовала называть бывшую гостиную, где лежал Оливер), за обеденным столом и даже на работе. Доктор Рубенс предписал «выздоравливающему» (ни в коем случае не больному!) строгую диету, целиком состоявшую из сырых фруктов и овощей. Домашняя повариха теперь часами крошила, протирала и отжимала их, делая соки и пюре, которыми затем Оливера кормили с ложки. Кормлением занималась либо сама Селия, либо кто-нибудь из сиделок.

Но этим предписания доктора Рубенса не ограничивались. Он настаивал на щадящем массаже позвоночника, что являлось жизненно важным для здоровья центральной нервной системы. Его советы противоречили мнению всех остальных специалистов, без конца твердивших Селии, что центральная нервная система Оливера повреждена непоправимо. Доктор Рубенс говорил о необходимости физиотерапевтических процедур, которые должны длиться по нескольку часов.

– Поймите, леди Селия, мышцы нельзя оставлять в бездействии, – говорил он. – Чтобы сохранить их силу, они должны получать надлежащую порцию упражнений, а это, в свою очередь, стимулирует центральную нервную систему.

После нескольких изнурительных часов, когда все его мышцы сжимали, сминали, сгибали, разгибали и вытягивали, наступал черед терапии речи. Фактически Оливера заново учили говорить. Бо́льшую часть времени Селия занималась с ним сама, не делая мужу ни малейшей поблажки.

– Нет, Оливер, я просила тебя произнести не «лак», а «мак». Звук «м». Ммм. Сомкни губы и толкай их вперед, одновременно произнося этот звук… Нет, я тебя не слышу. Попробуй еще раз. Ммм. Мак. МАК… Оливер, ты ленишься. Еще раз… Да, теперь лучше. Только не пытайся мне сказать, что ты устал. У тебя будет предостаточно времени для отдыха. Это очень важное упражнение.

Вся семья наблюдала – поначалу с любопытством, затем с тревогой и, наконец, с чувством благоговейного восторга, – как в конце второй недели Оливер приветствовал каждого, кто к нему входил, поднимая левую руку. К концу третьей он уже смог произнести, правда запинаясь и с заметным напряжением, слова «Кит» и «Барти».

– Конечно, ты начал со своих любимчиков, – подмигивая отцу, говорила Адель, понимая, что дело совсем не в этом, а в наибольшей простоте этих имен.

Потом он смог произнести «Делл» и еще через десять дней – «Нецья». Венеция была рада услышать от отца и такой вариант своего имени. Только имя Джайлз Оливеру никак не давалось. Селия объяснила сыну, что его имя содержит весьма трудные согласные звуки, добавляя при этом, что Оливер еще не произнес и ее имени. Однако Джайлз усматривал во всем этом новое подтверждение своей вины и отцовской враждебности по отношению к нему. В таких моральных веригах он являлся домой, пред очи Хелены.

Но ждать какой-либо поддержки и сострадания от жены было бесполезно. Хелена восхищалась доктором Рубенсом и его методами. Она живо интересовалась книгами по естественному исцелению. Особенно ее вдохновляли описываемые там случаи исцеления, которые она называла «граничащими с чудом».

– Знаешь, Джайлз, можно насмехаться над всем этим, но не забывай, что другие доктора вычеркнули твоего отца из списка полноценных людей. А доктор Рубенс за считаные недели сотворил с ним настоящие чудеса.

Джайлз возражал, говоря, что отец поправился бы и без этого «кудесника» и что близняшки и ММ придерживаются такого же мнения. Хелена же воспринимала слова мужа как лишнее подтверждение уникальности методов доктора Рубенса.

– Джайлз, нельзя быть таким ограниченным. Открытый ум – большое богатство.

Хелена несколько раз пыталась навестить Оливера, но почему-то всегда ее визит совпадал со временем отдыха. Селия вежливо, но решительно говорила невестке, что после интенсивных занятий «выздоравливающему» необходим полный покой и она не рискнет нарушить предписание доктора Рубенса. Однако сама Селия постоянно нарушала этот пункт предписаний, равно как и ее друзья, визиты которых она считала благотворными для Оливера. «Слава богу, никого из маминых фашистов», – говорила Венеция. Его навещали Джей Литтон, Себастьян Брук, сыновья Венеции – «доктор Рубенс говорил, что присутствие детей очень стимулирует выздоравливающих», – и, конечно же, леди Бекенхем. Теща оказалась весьма способной массажисткой и после ускоренного курса, преподанного ей одной из сиделок, взялась за дело.

– Не бойтесь, я не причиню ему ни малейшего вреда. Как-никак, я очень давно занимаюсь лошадьми и уж всегда смогу распознать, какая мышца напряжена и где прикосновение вызывает боль.

Короче говоря, к концу второго месяца можно было говорить, что выздоровление Оливеру гарантировано, пусть и не такое быстрое, как хотелось бы. Барти решила, что ей пора возвращаться в Нью-Йорк.

– Вряд ли мое присутствие теперь так необходимо, – с оттенком извинения сказала она. – Меня ждут на работе, и я не могу злоупотреблять великодушием Стюарта.

– Конечно. Мы понимаем, – с холодной учтивостью ответила ей Селия. – Хотя, уверена, Оливер будет скучать без твоих чтений. Ты же знаешь, как он всегда ждет этого времени. Я делаю все, что в моих силах, но мне тоже надо возвращаться на работу. Без меня издательство просто развалится. Я потратила столько сил, пытаясь научить наших работников самодисциплине. Что уж там говорить, если даже Эдгар Грин забыл, что наша первейшая забота – пестовать авторов и выпускать книги. Он днями напролет занят разговорами с посетителями, на которых вообще не должен был бы тратить время. При такой расхлябанности через год нам будет нечего издавать.

О хвалебной биографии Геринга Селия даже не заикалась. Папка с материалами переместилась на Чейни-уок и теперь лежала в другом сейфе, где Селия хранила драгоценности и прочие важные для нее вещи. Поставить крест на этом замысле она по-прежнему не решалась.

Тем не менее Селия поделилась с Барти своим главным страхом: Себастьян безбожно затягивал подачу рукописи очередного «Меридиана времен». Все разговоры о сроках заканчивались его вялыми заверениями, что он непременно успеет к сроку, что, если она хочет выпустить книгу под Рождество, пусть оставит его в покое и не мешает работать. Подобные фразы она слышала от Себастьяна и раньше, но сейчас чувствовала в нем беспокойство и напряженность, которых не было прежде.

– А что ты скажешь про этого молодого человека? – спросила Селия у Барти. – Полагаю, что все рассказы о его дурном поведении сильно преувеличены Робертом, Мод и другими.

Селии никогда не нравилась Мод.

– Конечно преувеличены. Да, человек он непростой, но…

– Мне самой нравятся непростые люди, – сказала Селия. – По крайней мере, у них есть свои суждения. Не выношу, когда мне смотрят в рот и соглашаются с каждым моим словом.

Сказанное настолько противоречило действительности, что Барти стоило немалых усилий не расхохотаться. К счастью, ей удалось выхватить из сумочки платок и спрятать смех за шумным сморканием.

– А Фелисити Бруер какого мнения о нем?

– Увы, она терпеть его не может. Все это так печально, но…

– Иного я и не ожидала от нее. Глупая женщина. Привыкла думать так, как велит ее вульгарный муж. Насколько я понимаю, Лоренс вообще не вмешивается в дела нью-йоркского филиала «Литтонс».

– Нет, – ответила Барти, озадаченная словами Селии.

– Отлично. Такой человек, как он, и не должен нравиться всем подряд. Но постарайся, Барти, не увязнуть в нем слишком глубоко. Ты молода, и глупо подстраиваться под мужчину. В первую очередь тебе нужно думать о своей карьере.

Барти подмывало напомнить Селии, что она сама вышла замуж в девятнадцать лет. Нет, не стоит осложнять отношения перед отъездом. Барти послушно согласилась: