Наперекор судьбе - Пенни Винченци

Но даже восстановленная справедливость не принесла Иззи особой радости. С ее отцом происходило что-то странное. Он стал чаще раздражаться. Он кричал в телефонную трубку, кричал на добрую миссис Конли, кричал на нее саму, если она недостаточно бесшумно поднималась по лестнице. Но ко всему этому Иззи привыкла.

Ее тревожило, что в последнее время она несколько раз слышала странные звуки, доносящиеся из-за двери его кабинета. Странные и пугающие. Она слышала их и раньше, один или два раза. Если бы такие звуки издавал ребенок, Иззи сказала бы, что он плачет. А еще она слышала, как ночью отец бродит по дому. Она просыпалась и смотрела на свои часики. Время было позднее, очень позднее, поскольку маленькая стрелка показывала то на цифру 2, то на цифру 3. Однажды Иззи подкралась на цыпочках к двери и через замочную скважину посмотрела в коридор. Вид у отца был страшный, как у великана из его книжек. Он показался ей совсем старым. Волосы были всклокочены, а одежда вся измята.

Иззи не могла сказать, что любит отца. Она больше привыкла волноваться и беспокоиться за него. Больше всего на свете она хотела сделать ему что-то приятное. Почему – она и сама не знала, но чувствовала, что в какой-то мере несет ответственность за его вечно плохое настроение и угрюмый вид. Отец почти никуда не ходил, почти ни с кем не встречался. Значит, единственным человеком, кто мог его огорчить, была она. Совсем недавно, и опять ночью, Иззи слышала, как отца тошнило, причем несколько раз. В тишине спящего дома эти звуки были особенно страшными. Иззи испугалась за отца – вдруг он заболел? Надо будет поговорить об этом с Китом. Кит наверняка знает, что́ делать.

Кит по-прежнему оставался ее героем. Кита Иззи любила больше всех. Когда он к ним приходил, в доме становилось теплее и счастливее. С Китом она могла говорить о чем угодно, не подбирая слов и не боясь, что он начнет ее ругать за размахивание руками или громкий смех. Кит был уже совсем взрослым – целых шестнадцать лет – и высоким, как Себастьян, но всегда находил время, чтобы порезвиться с ней в саду. Он читал ей разные книжки, в том числе и папины. Кит научил Иззи разным интересным играм, и с ним она играла в карты, шашки и настольную игру «Людо». Себастьяну Кит тоже нравился. Отец почти не кричал на него и даже не возражал, когда они с Китом устраивали шумную игру в прятки.

Кит даже сумел уговорить Себастьяна, и тот разрешил поставить в саду качели для Иззи. Она часами качалась возле старой яблони, сливаясь с ритмом движений взад-вперед. Она любила смотреть на узоры ветвей и мысленно сочинять разные истории. Себастьян никогда не участвовал в их играх, но однажды, когда они с Китом играли в снап и она не заметила у себя двух одинаковых карт, отец вдруг слегка тронул ее за плечо и кивком указал на стол. Иззи мигом увидела одинаковые карты. Потом она несколько недель вспоминала отцовское прикосновение. Это было похоже на то, как вели себя отцы других девочек. В редких случаях, когда они с Китом пили чай, отец тоже садился за стол. С ними он почти не разговаривал, просто пил чай и читал газету. Но все равно он сидел с ними, а не запершись у себя в кабинете и не требуя, чтобы они говорили потише. Иззи иногда думала: если бы Кит вдруг поселился у них, ее жизнь стала бы значительно лучше.

Адель внимательно смотрела на Люка. Никогда еще она не видела его таким сердитым. Да, он бывал раздраженным, мрачным, погруженным в свои мысли. Но чтобы так измениться от ее слов… У него побелело лицо, глаза под густыми бровями стали почти черными, а губы втянулись внутрь. Их разговор происходил в Люксембургском саду. Они сидели на солнышке, рядом с памятником Мюрже. Люк очень любил этого писателя. Однажды он повел Адель в Гранд-опера на «Богему» и вдохновенно объяснял, почему выбрал именно этот вечер и что составляет славу французского романтизма.

Адель надеялась, что столь знаменитое место будет благоприятным для их разговора, но ошиблась.

– Значит, ты узнала об этом не вчера, – мрачно произнес Люк. – Как давно? Полагаю, несколько недель назад?

– Да, именно так. Но тогда папа находился в тяжелом состоянии и…

– И ты была настолько занята, что никак не могла мне об этом сообщить. Такую важную новость! Или ты решила, что для тебя она не такая уж важная? Или не настолько важная, чтобы делиться ею со мной?

– Люк, ну как ты можешь так говорить? Разумеется, я сочла это очень важной новостью. Но говорю тебе, мы тогда все очень беспокоились за здоровье отца. Я буквально не вылезала из больницы. Все мы. И потом, ты же знаешь, меня несколько недель не было в Париже. Я не хотела рассказывать тебе об этом по телефону. Не знала, как ты к этому отнесешься. Теперь знаю и вижу, что очень рассердила тебя своей новостью.

– Да, я сердит, – спокойным, но полным злости голосом ответил Люк. – Очень сердит. Как ты смела умолчать о своей беременности? Почему ты одна решала, о чем можно или нельзя рассказывать мне?

Адель вдруг тоже потеряла самообладание:

– А ты не заметил, что, когда дело касается наших отношений, мне все приходится решать самой? Если они вообще заслуживают такого названия.

– Что ты сказала? Наши отношения не заслуживают такого названия?

– Да, не заслуживают. Их нельзя назвать отношениями. Люк, ты ничего мне не даешь. Совсем ничего.

– Что? Я тебе ничего не даю?

– Да. Ничего… кроме как перепихнуться со мной, когда тебя это устраивает.

– Не смей говорить со мной таким вульгарным языком, – еще тише произнес Люк. – И больше не смей употреблять это слово или говорить, что я тебе ничего не даю.

– Я сказала правду. Несколько подарков, эпизодические обеды. А помимо этого всего – только секс. И тогда, когда это удобно тебе. Ты очень скуп на время. Мы хоть когда-нибудь проводили с тобой вместе целый день и ночь? Когда такое было, Люк? Ты всегда возвращаешься к жене. Конечно, я должна понять: таково положение вещей. Никаких обещаний с твоей стороны, никаких разговоров. Только красивые фразы о любви. Так знай: мое терпение на такую любовь закончилось. И сил выдерживать ее дальше у меня тоже нет. Я очень рада, что у нас с тобой состоялся этот разговор. Сейчас ты хоть в какой-то мере честен со мной.

– Адель, я всегда был честен с тобой. Всегда.

– Ты так считаешь? Странная у тебя, однако, честность. Ты говоришь, что любишь меня, обожаешь меня. А затем встаешь и уходишь к своей жене. Интересно, она считает твое поведение честным? Люк, она знает обо мне? Мне всегда это было любопытно.

– Она знает о твоем существовании. Знает, что у меня есть любовница. Это…

– Больше так не говори, Люк. Слышишь? Предупреждаю тебя. Это самое ужасное, что я могу от тебя услышать. Ты скажешь, что все это вписывается в понятие «любовь по-французски». Но я больше не хочу такой любви. Я предпочитаю английский вариант любви. Я сыта по горло всем французским и тобой – в особенности. Прощай, Люк. И не пытайся напоминать мне о себе. Я больше не хочу видеть и слышать тебя. Между нами все кончено. Ты найдешь себе другую любовницу, и в твоей жизни ничего не изменится. Оказывается, я для тебя – всего лишь любовница, с которой ты укладывался в постель, когда удавалось вырваться из уз брака. Живая игрушка, украшавшая твою жизнь и делавшая ее интереснее. Думаю, я заслуживаю более высокого звания, чем звание любовницы. Прощай, Люк. Хотела бы сказать, что у нас все было замечательно, но не могу. Не было. Чаще всего это приносило мне только огорчения. Думаю, я была терпеливой. Даже слишком терпеливой.

Адель встала и вдруг почувствовала, как у нее закружилась голова, а к горлу подступила предательская тошнота. Она пошатнулась, но приступ быстро прошел. На мгновение ей подумалось, что Люк заметит ее состояние, подбежит, поможет. Но он не подбежал и не помог.

Адель сделала глубокий вдох и медленно пошла прочь, стараясь идти уверенной походкой. Прочь от него и из его жизни.

– Это мисс Кларенс?

Конечно, это ее голос: отрывистый, с хрипотцой.

– Да, это я.

«Что же я хотела сказать? Надо же, все из головы вылетело».

– Доброе утро, мисс Кларенс. Это Венеция Уорвик. Не уверена, помните ли вы меня.

«По существу, Венеция. Говори по существу».

– Разумеется, я вас помню. Как поживаете?

– Замечательно. Я вот тут подумала… Можно мне к вам заехать?

– Заехать? Ко мне?

Абби насторожилась. После того визита к Уорвикам Бой задал ей настоящую взбучку. Пригрозил: если только она снова покажется в его доме и будет общаться с кем-либо из его семьи, их отношения немедленно прекратятся. С тех пор Абби вела себя крайне осторожно. Отношения с Боем уже не приносили ей прежнего удовлетворения, но и совсем разрывать их она не хотела. Иногда Абби казалось, что она действительно любит Боя.

– Вы не думайте. Ничего особо серьезного. Быть может, вы даже подумаете, что я говорю глупости. Но знаете, мне вдруг захотелось… самой брать у вас уроки игры на рояле.