Наперекор судьбе - Пенни Винченци

Она лежала в объятиях Лоренса и смотрела на светлое от луны небо. А ведь раньше она думала, будто знает, что такое счастье. Какой же наивной она была и какими крохами счастья довольствовалась.

Глаза Себастьяна были полны любви, нежности и тревоги.

– Селия, дорогая, ты должна поехать домой. Ты уже не в состоянии что-либо делать.

Она повернулась к нему: исхудавшая, с напряженным, совсем бесцветным лицом.

– Домой я не поеду. Я должна оставаться здесь.

– Но… это может продлиться дни. Понимаешь, дни.

– Значит, я пробуду здесь все эти дни. Уж кому, как не тебе, Себастьян, понять мое состояние.

Писатель вздохнул. Вызывая его сюда, Адель сказала ему примерно те же слова:

– Из всех нас только вы, наверное, сможете на нее повлиять. Мать совершенно измотана. Она даже отказывается прилечь. Представляете, ночью задремала и свалилась со стула. Перепугала дежурную медсестру – та подумала, что и у нее произошел инсульт. Как будто… Даже ММ была не в силах ее уговорить. Себастьян, я вас очень прошу, приезжайте.

Но и он ничего не смог сделать, хотя Селия и позволила ему немного посидеть возле постели Оливера, пока она выходила, чтобы умыться и причесаться.

Почувствовав, что его присутствие в палате тяготит Селию, Себастьян вышел в коридор.

– Увы, – сказал он Адели, горестно разводя руками.

– Нам она не позволила даже этого, – отозвалась Адель. – По-моему, мама нам не доверяет.

– Ты не права. В том состоянии, в каком она сейчас, она видит в вас не взрослых, а именно детей. Кстати, где Венеция?

– Около трех поехала домой. Она сильно устала. Потом вернется.

– Да и у тебя самой вид далеко не бодрый, – заметил Себастьян.

– Согласна. Но на мне не лежат такие обязанности, как на ней, – вздохнула Адель.

– Хочешь немного прогуляться? Свежий воздух тебя взбодрит.

– Да, вы правы, – согласилась Адель, беря его под руку. – Себастьян, как я рада вас видеть.

– И я тоже очень рад тебя видеть. Без тебя Лондон существенно теряет.

– Ах, если бы это было так. А вы замечательно выглядите.

– Наверное. Приятно слышать. Спасибо.

– А как Иззи?

– У нее все превосходно, – ответил Себастьян, и в его голосе сразу появился холодок.

– Я обязательно должна ее навестить. Конечно, если вы не возражаете.

– Как пожелаешь. – Возникла пауза. – А как поживает твой удалой француз? – с заметным усилием спросил Себастьян.

– Хорошо поживает.

– Будешь подыскивать себе жилье в Париже?

– Нет, – торопливо ответила Адель. – Нет. Я не настолько долго там задерживаюсь. И потом…

– Что потом?

– Так, ничего.

Себастьяну и без ответа было понятно: Люк Либерман ей этого не предлагал.

– Знаешь, сейчас это не самое лучшее место для жизни, – бодро произнес Себастьян. – Я имею в виду Францию.

– Почему? Из-за герра Гитлера и его маленьких игр?

– Да. И боюсь, что его игры не такие уж маленькие.

– Вот и Люк того же мнения, – перестав улыбаться, призналась Адель. – Он говорит, что линию Мажино можно было бы с таким же успехом построить из картона. Вы ведь знаете про эту линию, правда?

– Конечно знаю, – сказал Себастьян.

Его не переставало изумлять невежество близняшек относительно почти всего, что не имело к ним прямого отношения. А ведь сестры были очень умными, но их острые маленькие мозги не получили должного развития. В этом они напоминали породистых, но совершенно недрессированных собак, растущих ленивыми и бесполезными.

– Да, вы же интересуетесь такими вещами. Если честно, все это перевооружение Германии… оно пугает. Но наша мамочка утверждает, будто это всего лишь часть плана Гитлера, желающего сделать Германию сильной и могущественной, чтобы…

– Можешь не продолжать, – сухо прервал ее Себастьян. – Мне известны взгляды вашей матери на этот счет. Полагаю, Люк их не разделяет.

– Нет, – вздохнула Адель. – Боюсь, что он изменил свое прежнее мнение о нашей маме. Мне самой довольно противны люди, которыми она так восторгается… Слушайте, а правда странно, что от Барти до сих пор не пришло ответа на телеграммы. Но почему? Она ведь просто обожает папу. Когда он вернулся с войны, мы даже ревновали его к ней, потому что она была ему ближе, чем мы. Она ему читала, играла на пианино.

– А вдруг она до сих пор не знает?

– Как такое может быть? Джайлз послал ей целых две телеграммы: одну в издательство, другую – туда, где она живет. Неужели обе телеграммы затерялись? Не понимаю, почему она молчит.

– Ей кто-нибудь пытался позвонить?

– Позвонить?.. Об этом я как-то не подумала. Наверное, нужно было попробовать ей позвонить. Вчера вообще был не день, а сплошной кошмар. Ни у кого голова не работала так, как надо. Бедняга Джайлз, он сильно переживает. Ведь инсульт у папы случился в самый разгар бурного разговора Джайлза с родителями. Думаю, мне нужно заказать разговор с Барти.

– Это здравая мысль. Если хочешь, я могу сам заказать. Кстати, она до сих пор встречается с пасынком Роберта – с Эллиоттом?

– Наверное. В письмах Барти обходит эту тему. Только написала, что познакомилась с ним и что он вовсе не так уж плох, как все думают. Мод вообще перестала с ней разговаривать. По-моему, это уже слишком, но вполне в духе Мод. Получается довольно романтическая история.

– Это так непохоже на Барти. Близкое знакомство с богачом чаще всего плохо кончается, – сказал Себастьян.

– Я тоже не верю, что Барти могла клюнуть на богатство. Сдается мне, Мод просто устроила бурю в стакане воды. Но я очень хочу, чтобы Барти поскорее откликнулась. Ее молчание более чем странно.

Селия возобновила свое бдение у постели мужа. Усталости она не ощущала. Этого ей не позволяли чувства, владевшие ею сейчас. Никогда еще она не ощущала себя такой виноватой и никогда еще ей не было так страшно.

Никто, ни одна живая душа не знала, что после того, как «скорая» увезла Оливера, Селия поспешила в его кабинет и увидела на письменном столе… свою папку, где хранила все материалы будущей книги о Геринге: предварительные заметки, идеи, уже готовое вступление, в котором восхвалялись достижения Третьего рейха и его вождей. В этой же папке лежал листок с расписанием встреч, приуроченных к ее поездке в Берлин. Селия допускала вероятность беседы с самим герром Гитлером.

Теперь злополучная папка снова лежала в ее кабинете, запертая в небольшом сейфе, где хранились особо ценные документы. Понятно, что выпуск книги откладывался на неопределенное время.

Селия знала: сердечный приступ Оливера спровоцировал не сердитый разговор с Джайлзом, а содержимое папки, найденной им в письменном столе жены.

Барти проснулась очень рано. Утро предвещало чудесный день. Пока же солнце лишь поднималось над морем, имевшим цвет разбавленного молока. Воздух был теплым и туманным.

Она выскользнула из постели, накинула халат и на цыпочках спустилась вниз. В доме все спали. Часы показывали половину шестого. Даже слуги Лоренса не вставали в такую рань.

Барти прошла на кухню и поставила чайник. В своих привычках она по-прежнему оставалась англичанкой до мозга костей и любила начинать день с чашки чая. Из кухни дверь вела на открытую веранду. Барти прошла туда, села в плетеное кресло и стала глядеть на море. Как и большинство домов Саутгемптона, дом Лоренса заметно возвышался над береговой линией. Сад находился на одном уровне с верхушками дюн. С веранды, окаймлявшей дом с трех сторон, открывался замечательный вид. Стены нижнего этажа были отделаны серым камнем. Лоренс с гордостью пояснил, что это уилтширский камень, доставленный по его заказу из Англии. Второй этаж был облицован плитками сланца. Стены почти целиком обвивала глициния и вирджинский дикий виноград, создавая красивые цветовые пятна на сером фоне. Большинство окон тянулись от пола до потолка. Все полы в доме были бледно-серого цвета, отчего пространство казалось наполненным солнечным светом. Это ощущение сохранялось даже в пасмурные дни.

– Я сказал архитектору, что хочу привнести в дом ощущение берега, – рассказывал ей Лоренс. – По-моему, мы с ним хорошо поняли друг друга.

Лоренс признался ей, что, сложись его жизнь по-другому, он бы и сам стал архитектором.

Сзади к дому примыкал сад. Простые лужайки, деревья, теннисный корт. Плавательного бассейна не было.

– Не понимаю, почему людей тянет плавать в бассейне, когда у них под боком океан. Мне не захотелось уродовать сад бассейном.

Но больше всего Барти завораживала морская даль с удивительным сочетанием голубых, синих, серых и зеленых тонов. Море постоянно меняло свои краски и было видно почти из всех комнат. Пересечение Атлантики, ее первое настоящее знакомство с морем в немалой степени способствовали тому, что Барти полюбила Нью-Йорк. И какое знаменательное совпадение: в любимом доме Лоренса море занимало очень важное место. Барти радостно вздохнула и подставила лицо приятно согревающим лучам солнца. Она знала: они проведут здесь замечательный уик-энд. Замечательный во всех отношениях.