Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Шотландец, казалось, вспомнил что-то. Он подошел к краю пруда, ступил в грязь и тину и долго смотрел, как от ветерка на воде поднимается рябь. Лорд приводил в порядок волосы, спутанные во время быстрой ходьбы.

Джейми вернулся спустя время и неловко посмотрел в глаза Грею.

– Да. Я думал о вас дурно, а вы и в мыслях не имели обесчестить эту леди. Простите меня.

– Что вы, милый Фрэзер. Я буду постоянно видеть мальчика, а это самое важное.

– Вы покинете службу?

– Придется выйти в отставку, – печально подтвердил Грей. – Не думаю, чтобы я был в состоянии посвятить себя войску целиком и без остатка.

Джейми задумался еще больше.

– Я… был бы премного благодарен вам, если бы вы смогли быть опекуном Уилли и стать отцом… для моего сына, – сдавленно проговорил Фрэзер, впервые называя Уилли сыном на людях.

В раскрытый ворот рубашки было видно, как ходит ходуном его мощная грудь от тяжелых глубоких вздохов, а потом Грей заметил, что кожа его собеседника меняет цвет, становясь красной.

Так и было: Джейми Фрэзер, этот бесстрашный шотландец, покраснел как девочка и мрачно предложил:

– Когда вам угодно, то пожалуйста… Я должен отплатить…

Грею захотелось смеяться до чертиков при виде этой занятной картины, но он подавил это желание и хотел ласково коснуться руки Джейми, но тот напрягся в ожидании прикосновения, не желая убирать руки, но и с трудом принимая ласку от мужчины.

– Милый Джейми, вы хотите предложить мне свое тело? – Грей хотел смеяться, но ситуация раздражала. – В обмен на то, что я стану отцом для вашего сына?

Джейми покраснел еще больше и стал похож на пациента ожогового отделения.

– Я готов… Если нужно… Хотите?

Грей не сдержался и огласил лужайку таким взрывом смеха, что не скоро смог прийти в чувство и сел на траву.

– Господи, да что вам в голову-то пришло! – Он достал кружевной платок, утирался и приговаривал: – Ну и сделка!

Джейми молчал, спокойно стоя в утреннем свете. Бледность неба подчеркивала огненный цвет его волос.

– То есть вы не хотите меня? – несмело улыбнулся он.

Грей встал и отряхнул одежду.

– Думаю, что я всегда буду хотеть вас и всегда буду помнить о вас. Вы меня искушаете, – тоже улыбнулся он.

Сбрасывая траву на землю, он серьезно спросил:

– Неужели вы подумали, что я буду принуждать вас к тому, чего вы не хотите по доброй воле? Нет, – покачал головой Грей, – нет, за подобные услуги я не собираюсь брать плату с кого бы то ни было. Будь на вашем месте кто-либо другой, я оскорбился бы, но, зная ваши обстоятельства…

– Простите, – снова извинился Джейми.

Грей, не зная, что предпринять, провел рукой по щеке Джейми, которая уже приобрела обычный цвет.

– К тому же вы не имеете любви к мужчинам. Стало быть, не можете дать мне ее. А как можно дать то, чего не имеешь?

Джейми, наконец, перестал волноваться и просто сказал:

– Я даю вам свою дружбу. Ее хоть вы принимаете или она не представляет ценности?

– Что вы… Для меня это большая честь. Спасибо.

Они не решались обняться или пожать руки, и Грей, чтобы как-то закончить разговор, сослался на поздний час и множество дел у Джейми, и шотландец согласился с этим доводом.

– Да уж, дел у меня невпроворот, последний день, как ни крути.

– Да уж, последний.

Грей взглянул на солнце, на дорогу и одернул жилет, готовясь в путь, но Джейми помялся и шагнул к лорду. Грей был ниже, поэтому Фрэзер наклонился и взял его лицо в свои широкие теплые руки.

Мягкий рот на миг коснулся губ Грея, обдавая запахом эля и свежей выпечки, но это прекрасное чувство соединения силы и нежности длилось всего миг.

– О… – только и выдал лорд Джон Грей.

Джейми вздернул уголки рта в улыбке и сказал:

– Думаю, что было нормально. По крайней мере я ничего не испортил.

Он ушел в заросли ив, оставив Грея на сияющем солнце у сверкающего пруда.

– Это был единственный раз, когда он захотел коснуться меня. Наше объятие вы, верно, видели. Я вручил ему портрет Уилли – второй я храню у себя, – и он отблагодарил меня таким образом.

Ужас, ревность, ярость, потрясение и жалость – чего только я не чувствовала, сидя с бокалом бренди в руках в кабинете губернатора, причем чувствовала все сразу, а это рождало более сложное ощущение.

Почти что на наших глазах зверски убили женщину, с которой недавно говорила и я, но все было забыто: между нами лежал портрет Уилли, нереальный и в то же время реальнее самой кровавой действительности.

Джон Грей посмотрел мне в глаза и сказал еще кое-что, что поразило меня не меньше уже слышанного:

– Там, на корабле, мне показалось, что я узнал вас, но подумал, что ошибся: вы ведь умерли, должны были умереть, как я считал.

– Так мы же ночью виделись! – наобум сказала я, сообразив потом, что сказала глупость. В голове кружилось от бренди и сонливости, а губернатор что-то скрывал. – Погодите, как же вы могли меня узнать? Джейми показывал вам мой портрет? Или как… – недоумевала я.

– Горы возле Кэрриарика, темный лес. Двадцать лет назад. Мальчик со сломанной рукой. Это был я, вот.

Грей поднял вправленную когда-то мной руку.

– Боже!

Я мигом поднесла бокал к губам, но не рассчитала и сделала слишком большой глоток. Сквозь слезы я снова поглядела на Грея: да, это он, только черты его лица с возрастом погрубели.

Сухим голосом он сообщил причину, по которой запомнил меня:

– Первой девушкой, чью грудь я увидел, были вы. Я это запомнил и не смог забыть.

– Полно вам, вы ведь уже благополучно забыли все женские груди, – уколола его я. – Вы простили Джейми тот поступок? Тогда он сломал вам руку и грозился расстрелять, безумец.

На щеках Грея появился румянец.

– Я… э-э… в общем да… да.

Между нами стоял Джейми Фрэзер, но он же был и связующим звеном между нами. От его воли зависели наши судьбы, он принимал решения, а мы повиновались, следуя за ним либо оставаясь там, где он приказывал нам остаться. Грей порывался сказать что-то, но не мог, тогда он закрыл глаза и снова открыл их, решившись:

– Миссис Фрэзер… вы знаете…

Лорд сидел сцепив руки и глядел вниз, на пол. На одном из пальцев блестело кольцо с сапфиром.

– Вы знаете, вы можете себе представить, – тихо начал он, – что ваша любовь никогда не принесет любимому счастья? Ни счастья, ни просто радости, ни даже покоя? И не оттого что кто-то из вас неправильно поступает или что-нибудь в этом роде, а оттого, что вы им не подходите?

Я представляла. Представляла симпатичного брюнета, лежащего на каталке, видела, как пульсирует красный свет мигалки, смотрела на белые больничные простыни, чувствовала бостонский зимний холод. А здесь был тропический вечер и лорд Джон Грей.

«Оттого, что вы им не подходите».

– Я знаю… – я тоже сцепила руки на коленях.

Я настаивала, чтобы Фрэнк меня бросил, но он не хотел, не мог. А я, любя Джейми, не могла любить его.

«Фрэнк. Прости меня, Фрэнк, если можешь».

– Клэр, вы верите в судьбу? Думаю, вы, как никто другой, должны знать об этом все.

– Верю ли я? Верю, но мне известно об этом не больше вашего. Иначе я бы давно была с Джейми, – тихо прибавила я.

Грей взял портрет мальчика со стола.

– Я также ничего не знаю об этом. Я дал ему то, что мог, то, что он хотел от меня взять не обидевшись. И он тоже дал мне… даже больше, чем мог.

Помимо воли я коснулась живота. Джейми всем делал драгоценные подарки. И это обходилось ему очень дорого.

Дверь открылась резко – ковер заглушил шаги, – и ополченец спросил:

– С леди все в порядке? Капитан Джейкобс и месье Александр закончили беседовать, экипаж ждет леди.

Я быстро встала.

– Все хорошо, спасибо. Я готова ехать.

Я не нашлась что сказать губернатору.

– Благодарю за…

Он легко вышел из-за стола и провел меня к выходу.

– Мадам, примите мои извинения. Вы пережили ужасные события, но, надеюсь, быстро забудете о них. Всего доброго.

Навощенный паркет – не за что уцепиться. Оно и правильно: нечего посторонним думать, что мы вели задушевные беседы.

У самой двери я не выдержала и захотела сказать ему нечто большее, чем несколько учтивых ничего не значащих фраз.

– Мистер Грей, хорошо, что вы не знали, кто я такая, когда видели меня на «Дельфине». Тогда… вы понравились мне.

Ровно миг он глядел как официальное лицо, но затем маска спала:

– Тогда… тогда и вы понравились мне.

Казалось, что рядом в карете сидит чужак, а не Джейми. В серых рассветных лучах его лицо было серым, но не только от неверного света: Джейми смертельно устал и осунулся. Не желавший ни секунды более продолжать нелепый спектакль, он снял парик, едва мы миновали резиденцию. Лощеный француз уступил место взъерошенному шотландцу, чьи волосы темными в утреннем сумраке волнами свободно рассыпались по плечам.

– Ты думаешь на Уиллоби?

Я не хотела вступать в разговор, но молча сидеть тоже было невыносимо.