Борьба за трон. Посланница короля-солнца - Уильям Эйнсворт

надо. Впрочем, не думай, что смерть Фабра будет для меня простым любопытством, развлечением. Если требуется его исчезновение, то вследствие того, что необходимо отнять у него верительные грамоты. Ты овладеешь ими так же, как и подарками, посланными королём шаху: ты только будешь продолжать неудачно прерванное посольство. Мне гораздо удобнее, если бы министр утвердил тебя как преемника Фабра, а не как его соперника, и дело пошло бы своим естественным путём. Пойми всё хорошенько; это важно. Фабр умер, и, посылая тотчас же, безотлагательно, его заместителя, я оказываю услуги делу моего короля, и этот заместитель имеет право на благодарность властей. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю, сударь. Дело решено.

— Итак, я полагаюсь на тебя. Возьми свои верительные грамоты и этот вексель;, он даст тебе возможность удовлетворить все расходы во время пути. Сегодня утром должен приехать алеппский консул Блан: он уже вручил прошение об аудиенции. Ты примешь его и соберёшь от него все необходимые справки относительно твоих розысков. Но прежде чем мы расстанемся и ты увезёшь бумаги, подпиши это заявление, чтобы я мог лучше держать тебя в руках.

Мишель принялся его читать.

«Я, нижеподписавшийся, секретарь графа Ферриоля, маркиза Аржанталя, посланника при блестящей Порте высокого и могущественного величества короля Франции, удостоверяю и признаю, что вероломно убил его превосходительство Жана Фабра, чрезвычайного при персидском дворе посланника его величества Людовика, четырнадцатого короля этого имени. Я в этом обвиняю себя, ожидая возмездия».

Мишель колебался.

— Ну! Я вижу, ты не годишься для крупных дел, — сказал граф с грубым равнодушием. — Предположим, что мы с тобою ни о чём не говорили, и в ожидании моих приказаний возвратись в свою канцелярию.

Секретарь более не колебался. Он знал, что его отказ после того, как ему было доверено дело, равняется смертному приговору. Сделав тотчас же выбор между прибыльным сообщничеством и гибельным отказом, он подписал заявление.

Едва граф успел вынуть ключ из потаённого ящика, куда он убрал компрометирующее заявление, как раздались три удара в дверь.

— Что вам от меня нужно? — воскликнул он с гневом.

В дверях появился дрожащий от страха драгоман и пал ниц пред графом. Ферриоль спросил его сердито.

— Что случилось? Почему ты беспокоишь меня без моего приказания?

Драгоман принялся извиняться. Он был послан начальником полиции со спешным поручением.

— Вели ему войти, скотина!

Вошёл полицейский офицер. На нём была богатая, парчовая одежда, стянутая в талии поясом; сбоку на золотой цепи висел палаш с рукояткой и ножнами из драгоценных камней. Султан его белого шёлкового тюрбана придерживался брильянтовой застёжкой. Он был в красных сафьяновых сапогах, доходящих до шаровар.

Граф сделал ему знак приблизиться и говорить.

— Я вас не задержу, — сказал полицейский офицер. — Г-н Фабр в Константинополе.

— Боже мой! Нахал! — завопил граф. — Ступай, Мишель, не теряй времени: он у нас в руках!

VI

Константинополь не находится на пути из Парижа в Испагань, поэтому неудивительно, что Эмили, жена Фабра, и граф Ферриоль, его прежний соперник, два существа, интересовавшиеся каждым его шагом, не без причины удивились его появлению на берегах Босфора. Зачем он туда приехал?

Вот что произошло.

Как только граф Ферриоль был дипломатически извещён о миссии Фабра в Персию, то сильно разгневался и тотчас же составил план всеми средствами ему помешать. Он предупредил об этом консула Алеппо, конечного пункта для путешественников, отправлявшихся в эту сторону, и так действовал, что Фабра ожидал на всём пути самый холодный приём со стороны чиновников и туземцев.

Последний сразу это заметил.

Ускользнув от корсаров, Тюржи направил корабль на остров Кипр. «Трезубец» быстро обогнул гору Олимп, покрытую фиолетовым вереском, и вступил в порт Никозию, откуда он мог беспрепятственно достичь рейда Александретты, Алеппского порта. Они прибыли ночью.

Порт был недостаточно глубок для корпуса «Трезубца», и он остановился в море. Вокруг него собрались фелуки с явившимися для его разгрузки неграми, в красных фесках, с синими кисточками; вокруг громадной тёмной массы засверкали факелы, прицепленные к каикам. Игра блуждающих огоньков тысячу раз отражалась в бесчисленных гранях волн, как будто морская поверхность была покрыта мириадами искр.

Тюржи приказал бросить якорь и депешею известил коменданта порта, что дождётся дня для высадки пассажиров и выгрузки товаров. Все огни были потушены, только виднелся раскачивавшийся на вершине мачты фонарь да фонарик ночного сторожа, делавшего обход позади абордажных сеток.

На заре, в то время как матросы складывали паруса и поднимали на мачты французские флаги со всеми обычными сигналами, Мари́ Пёти́ стояла на мостике, не переставая любоваться великолепным пейзажем.

Она была очень хорошенькая в своём наряде молодого маркиза, в золотисто-коричневом кафтане, со шпагою, треуголкою, в парике, высоких сапогах и в дорожном плаще.

У её ног, на палубе копошились матросы, рабочие, носильщики и желтолицые, с лоснящейся кожей и толстыми губами гребцы. Все они сталкивались и посылали друг другу проклятия, как обыкновенно бывает при значительных выгрузках.

На самом конце носовой части, около сторожевой мачты, стоял Тюржи в блестящем мундире и разговаривал с комиссарами оттоманского правительства, поднявшимися на борт; они проверяли путевые бумаги, коносаменты, паспорта и прочие документы, удостоверяющие национальность и цель поездки пассажиров. Турецкий писарь с чернильницей у пояса заносил отметки в ведомость, откуда свешивалась на широкой затканной золотом ленте печать султана.

Вдоль корабельного корпуса полуобнажённые негры нагружали фелуки ящиками, бочками и тюками, составлявшими кладь посольства и подарки шаху.

На главной мачте развевался флаг французского короля, синий, с золотыми лилиями.

Целый лес мачт и рей торговых судов и рыбачьих лодок возвышался со стороны порта, как бы разрисовывая небо клетками. Здесь были суда всякого рода и происхождения: дамиетские, финикийские, яффские, асколярские, бейрутские, смирнские и константинопольские, а также большие египетские корабли. В воздухе, колеблемом лёгким ветерком, развевались вымпелы различных флагов с полумесяцами на разноцветном фоне.

Из-за Аинтабских гор взошло ослепительное солнце и осветило набережную, оживлённую суетившейся и грязной толпой: тут были искатели жемчугов и кораллов, кипрцы, сирийцы, марониты, друзы и горцы Тавра. Рядом с резиденцией коменданта порта, представителя турецкого султана, стояло несколько лачуг.

Впрочем, это не был ни посад, ни город, а только рейд, окружённый несколькими скученными хижинами, — складочное место для товаров. Торговцы расположились прямо

на открытом воздухе, и Мари́ издали видела их камлотовые палатки и силуэты неуклюжих верблюдов, спавших со связанными ногами; лошади стадом паслись за оградой. Последние горные уступы Ливана и Альма-Дата выделялись на