Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

в искусстве другую партию, не будь сорокалетнего брака с Майей. Она была его счастье, его судьба, его путеводная звезда и одновременно его основная творческая константа. Он был счастлив служить ей, безусловно, почитал это за великий дар небес и свой долг. Кому дано выяснить меру одного и другого? Многие годы, что она блистала на сцене, для нее одной он сочинял новую музыку, столь непривычную для традиционного балета. И вместе они всегда побеждали.

Мы отмечали новые спектакли в Большом театре, концерты в консерватории, поэтические вечера Андрея. Пришли они и на мою премьеру «Контакта» с артистами Вахтанговского театра, поставленную молодым режиссером Евгением Лисконогом под руководством художественного руководителя Евгения Симонова.

Отвлекусь и расскажу подробней об этом событии. «Контакт» как бы начал череду похорон моих драматических сочинений. Увы, после четырех представлений спектакль был запрещен Московским горкомом партии. Шумный успех пьесы об американцах, нью-йоркских волонтерах на «телефоне доверия» (Help line), вызвал резкое недовольство властей. Раздражало и то, какая публика пришла на премьеру: Плисецкая, Щедрин, Любимов, Целиковская, Ефремов, Рощин, Свободин, Смелянский, Кваша… Запрет спектакля в столице автоматически распространился на десятки постановок периферийных театров. Мотивировка: «Нам не нужна пропаганда американских ценностей». В момент, когда все это случилось, я сказала, что не буду больше связываться с драматургией. Но главный редактор журнала «Театр» драматург Афанасий Салынский опубликовал мои пьесы. Таким образом, моя драматургия стала драмой, то есть пьесами для чтения. Но я никогда больше пьесы не писала.

Какой-то рок преследовал участников постановки. Тридцатилетняя Светлана Переладова, кричаще, искренне сыгравшая яркую роль главной героини пьесы Эли, вскоре покончила с собой. Потеря единственной в то время главной роли, по словам ее коллег, стала последним ударом в цепи ее бед. Некоторое время спустя режиссер Евгений Лисконог, утратив надежду на возобновление своего первого спектакля, запил всерьез и умер, кажется, не дожив до сорока лет. Не так долго оставалось жить и инициатору проекта Евгению Симонову, возглавившему театр после смерти отца – Рубена Симонова. Он как-то сказал мне, что для него в этой пьесе есть что-то глубоко личное. Получив здание театра в Калошином переулке, он сразу же нашел меня и заговорил о возобновлении «Контакта» на новой сцене. Он был воодушевлен, азарт светился в глазах. Но я как-то вяло отреагировала – время ушло. Хотя пьеса и восемь сыгранных спектаклей не прошли бесследно. Московские врачи, побывав на спектакле, открыли первый в Москве «Телефон доверия», использовав схему моей пьесы. Они встречались со мной, советовались, и вскоре их усилиями была создана отечественная служба помощи по телефону, кризисный центр.

…Мои размышления о прошлых встречах с Родионом и Майей прервал голос, возвещавший отправление поезда. Уже направляясь к вагону, я прихватила в киоске Tagen Blat («Дневной вестник»). Но в дороге воспоминания еще будоражили воображение, и, только проехав половину пути, я нехотя развернула газету. И замерла. Огромная фотография немецкой звезды Марии Шелл – великая актриса пыталась покончить с собой, сейчас она в коме, и спасти ее вряд ли удастся. То, что было написано дальше, повергло меня в шок. Автор репортажа утверждал, что фрау Шелл хотела свести счеты с жизнью, приняв смертельную дозу снотворного, из-за неразделенной любви к советскому композитору, который не может разделить ее чувства. Держа листок с трагической вестью, я вспомнила телефонный звонок, раздавшийся в последнюю нашу совместную встречу Нового года.

– Это Мария из Мюнхена! – кричит Родион и бежит к телефону. Поздравив ее по-немецки, умиленно слушает ее пожелания, потом по очереди зовет к телефону каждого из нас. Майя, а вслед за ней и мы бурно выражаем восторг, желая Марии успеха, новых ролей, она сообщает, что надеется скоро быть в Москве. Не раз она прилетала на концерты Щедрина, почти на каждую премьеру Плисецкой. Как-то мы были вместе в Большом, на «Анне Карениной», а может быть, на «Кармен». Мария сидела в ложе, а в антракте спустилась к нам. На эту белокурую фею, появившуюся в холле с букетом роз, все оглядывались. Легкие взбитые локоны, скользящая походка, обволакивающий нежный голос, от нее веяло блоковским образом Незнакомки. Все происходящее на сцене, в особенности исполнение Майи, она воспринимала восторженно. Торжество гения Плисецкой, присутствие Родиона создавали атмосферу наэлектризованности. Мария воспринимала происходящее восторженно. Когда, уходя, мы, будто хорошие знакомые, обнялись с ней, меня охватило странное чувство тревоги, желания от чего-то ее оградить.

Думаю, выбор Германии как страны проживания для Плисецкой и Щедрина был предопределен Марией. Родион хорошо знал немецкий, как и английский, уровень музыкальной культуры в Германии один из самых высоких в Европе – все это стало решающим, когда Мария помогала им акклиматизироваться в Мюнхене.

В тот день, когда Щедрин встретил меня на мюнхенском вокзале, Майи не было в городе, она где-то гастролировала. Не берусь судить, но думаю, в основе чувства Марии Шелл к Родиону была страстная увлеченность музыкой. Этот русский (быть может, я ошибаюсь) был не столько реальным объектом женских притязаний или совместных планов, сколько средоточием ее поклонения как художнику. Она понимала, сколь нерасторжимы отношения Майи и Родиона. Трагическая попытка актрисы уйти из жизни связана была, вопреки досужим домыслам, скорее всего, с обострившейся глубокой депрессией и алкогольной зависимостью Шелл.

Родион встретил меня на вокзале. О случившемся мы почти не говорили. Он привел меня в их новую квартиру и, словно желая забыть о случившемся, с упоением показывал изысканную обстановку, рояль, сверкающую большую кухню, хвастаясь, как замечательно они обустроились. Потом мы гуляли по городу, и он необыкновенно интересно и живописно комментировал знаменитые места и достопримечательности. Пообедали в том самом любимом месте, о котором он упоминал по телефону. «Ведь правда вкусно? – говорил он с восторгом. – Такого ты нигде не закажешь. Ведь правда?» Я кивала. Мне не стоило рассказывать в этот момент о десятках новых ресторанов в Москве на любой вкус: французский, японский или немецкий, открывшихся после их отъезда. В конце вечера, несколько размягчившись от выпитого, он все же поведал мне последние новости о Марии. Ее удалось спасти, она в лучшей клинике.

– Я пытался ее навестить, – сказал потерянно, – но меня не пустили.

Мне показалось, он особенно и не настаивал.

И вот после стольких лет, казалось бы, навеки сросшихся отношений случилась ссора – в один из приездов Майи и Родиона в Москву. Кто-то сказал Родиону, что юбилейный вечер Майи отказались транслировать по Первому каналу ТВ, так как этому воспрепятствовал якобы всесильный Владимир Васильев, в 1995–2000 годах художественный руководитель балетной труппы, директор Большого театра. Мне показалось странным, что оба они поддались на эту провокацию. У Васильева в то время уже не было никакой власти, он не мог ничему