Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

тот мир, где у него все было хорошо, где его ждут родные и близкие, карьера, миленькая барышня… Чем ему в этом способна помочь ожившая рука?!

— Ничем, — подумав, признал Фильц. — Но меня, герр патермейстер, в нашем госте интригует еще кое-что… Допустим, склонности к определенному виду силы вы в нем не заметили. Допустим, он не химеролог, не бестиарий, не эфирий…

— И не алхимик, — твердо заверил Видо. — Это совершенно точно! Он сварил для меня кофе, и я проверил жидкость на присутствие силы. Никаких признаков!

— Ах вот зачем вы предложили ему должность кофешенка, — ухмыльнулся Фильц, от которого в капитуле решительно ничего не могло укрыться. — А я-то думаю, к чему такое самопожертвование?

— Меньшее, чем вы полагаете, — процедил уязвленный насмешкой в его тоне Видо. — Хоть наш гость и не умеет варить магические зелья, но к приготовлению кофе у него чрезвычайный талант. Кофешенком я бы его принял на службу с радостью! Но мы отвлеклись от темы, что вы хотели сказать рассуждениями о его силе?

— То, что мы, возможно, не туда смотрим, — серьезно сказал Фильц. — Рассуждая о направлении силы, мы упускаем из виду, как Ясенецкий себя ведет. А ведь это и есть самое подозрительное.

— И в чем вы его подозреваете? — искренне поразился Видо. — Не считая некоторых странностей, истоки которых, несомненно, лежат в его мире, поведение герра Ясенецкого безупречно. Он учтив — даже несмотря на ваши выпады в его сторону! — любознателен, трудолюбив и аккуратен, а также доброжелателен абсолютно со всеми, от нас до прислуги. Да что там, он настолько добр, что озаботился судьбой бродячей кошки! И что вам не так?

— Вот именно, герр патермейстер, вот именно. — Фильц прищурился, слегка подавшись вперед, и Видо услышал, как фон Гейзель тихо хмыкнул, раньше него уловив какую-то мысль секретаря. — Любезный, добрый, веселый… Сами посмотрите, за эти несколько дней он стал в капитуле если не полностью своим, то очень близко к этому. Фрау Марта его жалеет и берет у него уроки варки кофе, я слышал, как об этом судачили кухарка с одной из горничных. Сама кухарка, кстати, полностью разделяет чувства нашей экономки к бедному юноше, такому милому и услужливому… Услужливому, заметьте! Он безропотно метет двор и носит воду, не отказывает кухонной прислуге в помощи, делает вместе с Йоханом Малым загон для коз… Много вы видели дворян, ведущих себя таким образом с простонародьем? А ученых мужей?

— Мы не знаем, каковы обычаи их мира, — возразил Видо. — У них женщины получают университетское образование, равное мужскому, это еще удивительнее! Да и то, что Ясенецкий рассказывал о своей родине, доказывает, что у них многое иначе.

— Но есть же какие-то вещи, неизменные где угодно! — парировал Фильц. — Иерархия существует даже в Аду и на Небесах! А герр Ясенецкий одинаково любезен с вами, наследником имперского графа, и младшим сыном деревенского мельника — это я про Йохана. Вам он варит кофе и заводит разговоры о Декарте… Как вы думаете, сложно ли умному человеку догадаться, что лицо вашего происхождения и образования должно отчаянно скучать в провинции? Вистенштадт может похвастаться многими добродетелями, однако ученость местного общества оставляет желать лучшего, вам здесь и поговорить-то не с кем.

— У меня вполне достойный круг общения. — Видо почувствовал, что краснеет — пока еще несильно и вроде бы незаметно. — Бургомистр, патер Стефан и патер Николас…

— Вы еще мадам Луизу вспомните, — посмотрел на него Фильц с оскорбительной жалостью. — С кем из них вы разговаривали о чем-то, кроме служебных дел, в ближайшие пару месяцев хотя бы? От приглашений на вечера или к обеду вы неизменно отказываетесь, при встрече едва раскланиваетесь, а уж разговариваете столь кратко, будто каждое слово чеканите из золота. Только не подумайте, будто я вас упрекаю! Но за эти дни вы общались с московитом гораздо больше, чем с любым из отцов города за те полтора года, что здесь провели!

— Потому что управление городом не входит в сферу моей компетенции, — беспомощно огрызнулся Видо. — А расследование по делу ведьмака — входит безусловно! Не могу же я при этом с ним не разговаривать!

— Само собой, — несколько утомленно согласился Фильц. — И потому даже сами вряд ли замечаете, что покровительствуете ему, словно давнему другу или ценному подчиненному. А герр капитан также совершенно искренне интересуется умениями Ясенецкого в области борьбы. Каковые умения наш гость любезно согласен предоставить в распоряжение герра капитана. Он ведь вам пообещал показать тот прием, или как оно называется? В благодарность за помощь с одеждой или просто так…

— Допустим, — буркнул фон Гейзель. — Что-то я не понимаю, куда вы клоните, господин Фильц. Ясенецкий и вправду любезный малый, но мы ему, вообще-то, жизнь спасли. Дали кров и защиту. С чего бы ему не быть благодарным?

— Да с того, что нельзя быть хорошим решительно для всех! Благодарность, вполне заслуженную и понятную, он должен испытывать к вам и герру патермейстеру, а не ко всякой, прости, Господи, швали! Вот вы только что рассказывали, что у него с Фрицем неприятность вышла! Подрались?

— Нет. — Капитан на глазах мрачнел. — Фриц на него с кулаками кинулся, как его дурные проделки перед всеми обнаружились. А ведьмак его скрутил и на землю уложил.

— И даже в морду не дал? — ехидно уточнил секретарь. — Наглому быдлу, из-за которого три дня лишнюю воду таскал? Простолюдину, распустившему руки на дворянина?! Просто ангел божий, а не человек! Или святой, которого хоть сейчас канонизируй!

— Фильц! — одернул его Видо, и секретарь поморщился, тут же добавив:

— Прошу прощения, герр патермейстер, это я не богохульства ради, а исключительно из восхищения благонравием вашего протеже. Ну в самом деле, неужели мне одному это кажется странным? Он же как будто очаровывает нас всех, только не магией, а совершенно естественными средствами. Всем улыбается, со всеми любезен, из кожи вон лезет, чтобы понравиться и завоевать доверие!

— И даже вас, господин Фильц, ни разу к черту в задницу не послал, — усмехнулся фон Гейзель, на что Фильц удивительно серьезно отозвался:

— Именно, герр капитан, именно. Правда, и в доверие еще не втерся, но лишь потому, что мне от него ничего не нужно, вот он и