Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

заломив руку за спину и еще выше локтя зафиксировав, так что плечо рейтара оказалось плотно прижато к брусчатке. Дернуться Фриц не мог, но орать ему это не помешало:

— Вот! Видите… кх. кх… Колдует! Кх… кх…

— Вы уж его отпустите, ваша милость, — попросил мрачный донельзя капрал. — Мы дальше сами того… разберемся…

Стас кивнул, разжал пальцы и сделал шаг от Фрица, который стоял на коленях живой иллюстрацией к правильному исполнению Коса Дори Икке и яростно шипел, перейдя от обвинений к причудливым матам. Самое удивительное, что мат Стас тоже прекрасно понимал, хотя вот этой лексике, да еще начала девятнадцатого века, его точно никто не учил!

— Что здесь происходит? — раздался рядом знакомый голос, и рейтары снова торопливо расступились.

На лице капрала отразились одновременно облегчение, что можно передать неприятную ситуацию начальству, и обреченность человека, понимающего, что все равно за эту ситуацию огребет. Стас ему бы даже посочувствовал, но его собственное положение было куда неприятнее. Что там Фильц говорил про штрафы за дисциплину?

Вздохнув, Стас посмотрел фон Гейзелю прямо в глаза и честно признался:

— Боюсь, герр капитан, это из-за меня.

Глава 19. И на солнце бывают пятна

— Паук так паук, — невозмутимо заявил вызванный для очередного совета капитан. — Скажу ребятам, пусть посматривают со всем вниманием. Паук не медведь, уж наверное, пришибут, если увидят. А что крупный, так это даже хорошо — по крупной мишени попасть проще.

С последним утверждением Видо в принципе был согласен и от души позавидовал безмятежности фон Гейзеля. Ему даже самому стало несколько спокойнее, словно уверенность капитана была в хорошем смысле заразительной. И тут послышалось тихое хмыканье Фильца.

— Вы что-то хотите сказать? — устало спросил Видо, готовясь выслушать очередную колкость.

Но секретарь, пожевав губами, ответил неожиданно мирно:

— Я, герр патермейстер, хочу сказать, что искать нужно вовсе не обязательно паука. Давайте вспомним, что лунный свет искажает очертания, а в коридоре возле кладовой было темно, к тому же существо бежало быстро. Можно предположить, что обе женщины разглядели его не очень хорошо. Однако фрау Марта, поверьте моему опыту знакомства с ней, умная и наблюдательная дама, и, если она сказала, что искомое существо было размером с руку и белого цвета, ей можно верить. Существо, к тому же, по словам фрау Марты, имеет когти и постукивает ими при беге. Добавлю к этому, что у нас имеется ведьмак седьмого ранга на пороге инициации, причем направление его дара до сих пор не установлено. А еще у нас в подвале имеются две отрубленные руки, одна из которых принадлежит ведьме, а вторая — покойной Марии Герц… Белая, с длинными тонкими пальцами — ничего не напоминает?

Сказав это, он посмотрел на Видо непривычно сострадательным взглядом.

Как на блаженного! И, что хуже всего, Видо тут же ощутил себя именно блаженным!

Нет, если на минутку допустить, что Фильц прав… Когда по коридору бежит что-то большое и белое, к тому же в темноте, пересчитать ему лапы не так просто, и если их не восемь, а пять, то они и впрямь вполне могли оказаться пальцами. А цокало оно… да ногтями же!

— К подвалу с ведьмой Ясенецкий и близко не подходил, — напомнил капитан. — Разве что с герром патермейстером однажды спустился, а с тех пор туда и шагу не сделал.

— Так ему и не требуется, — вроде согласился, но тут же возразил Фильц. — Пусть герр патермейстер меня поправит, но на пороге инициации из таких вот, как он, дурная сила сама собой хлещет, как вода, а уж какую дырочку найдет и куда потечет, это одному Господу ведомо.

— Так… — Видо потер занывшие виски. — Вы полагаете, что Ясенецкий — химеролог? И применил выплеск ведьмачьей силы именно в этом направлении? Даже не знаю, разве что бессознательно… Химерология — одна из сложнейших магических дисциплин, а у него нет соответствующего образования…

— Это мы не знаем, есть ли у него соответствующее образование, — педантично поправил Фильц. — Но даже если его нет — что с того? Не забывайте, герр патермейстер, я описывал убитую ведьму и ручаюсь, что она была обычной крестьянкой, а деревенским девицам крайне редко дают образование в целом, о хирургии тем более говорить не приходится. Ну а для направления силы наличие образования не имеет значения вовсе, это вам известно куда лучше, чем мне. Был бы талант и удачное стечение обстоятельств!

— Все равно, оживление отрубленной конечности — это запредельное мастерство для того, кто лишь стоит на пороге инициации… — пробормотал Видо. — Разве что… — Он постарался вспомнить все, чему учили в семинарии Ордена, однако нужные разделы знаний, как назло, путались в памяти, словно он был не первым учеником курса, а ленивым болваном. — Разве что рука ожила сама по себе, напитавшись всплеском ведьмачьей силы? Тогда все сходится. Мы привезли в капитул одновременно и Ясенецкого, и тело ведьмы. Сродство между убитой и конечностью, которую она себе прирастила, распалось, поскольку рука была отрублена, а мертвая ведьма не могла поддерживать эту связь магически… — С каждым пунктом логической цепи Видо чувствовал себя все более уверенно. — Выплеск ведьмачьей силы напитал руку, превратив ее в псевдоживой артефакт! Ясенецкий об этом вполне мог и не знать, да что там — наверняка не знал! Он вообще отрицает существование магии и не врет, между прочим! Но артефакты такого типа непременно имеют цель, заложенную при их создании, намеренное оно или невольное… Так-то все сходится, химерологом ему для этого быть не обязательно, но чего он бессознательно хочет от нечаянно сотворенной твари?

— А чего они все хотят? — хмыкнул Фильц. — Герр патермейстер, вы хоть единожды слышали о псевдоживом артефакте, сотворенном для благих целей? Эти штуки делаются, чтобы задушить кого-нибудь или утащить ключи от тюремной камеры… На крайний случай — обокрасть кого-то или устроить особенно злую пакость! Что еще они могут, а?

— Понятия не имею, — признался Видо. — И вы отчасти правы, но следует помнить, что создаются такие артефакты не только магической силой, но и особенно сильными чувствами. Все, что вы перечислили, имеет целью месть, желание спастись, алчность или злость… Вы сами, господин Фильц, хоть что-нибудь из этого в нашем госте видите? Какое у него самое сильное чувство? Наверняка — желание вернуться домой! В