Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

липовые документы Буравлеву не было смысла, потому что при обыске нашлись бы у него и два револьвера — второй за пазухой. По лейб-гренадерской ухватке, так же, как гвардии капитан Морев, он умел превосходно стрелять с двух рук. Идя к арке, Алексей бросил недокуренную папиросу и расстегнул левой рукой крючки на груди, чтобы выхватить второй револьвер.

Арку поручик миновал, а на улице на него пошли трое, все как на чекистский подбор — с наглыми, бегающими глазами. Откуда тут оказались еще двое? Причем, двинулись облавно, по всем правилам — двое справа, один слева. Лейб-гренадер молниеносным движением одновременно выхватил смит-вессоны.

Бах! Бах! с двух буравлевских рук — один справа упал с пулей в животе, у левого снесло полголовы. Третий чекист отскочил за ближайший угол и открыл огонь. Тут же из арки ударил из револьвера по лейб-гренадеру малый, подбежавший из двора.

У прижавшегося к стене дома, отстреливающего Буравлева были уже раны в ноге и груди. Поручик проковылял до ближайшего уличного парадного, забежал в него.

Правая рука из-за пули, засевшей у плеча, онемела и беспомощно повисла. Алексей сунул за пазуху один револьвер, аккуратно извлек из другого, теперь ненужного, оставшиеся там патроны и добавил их в смит-вессон для левой руки.

Шансов вырваться у него не было, Буравлев собрал боеприпасы для последнего Лейб-гренадерско-го выхода. Он перекрестился, прося Господа простить себя, что делал это левой рукой с зажатым смит-вес-соном. Вспомнил лица Морева, Мурашова, Орловского и горячо поблагодарил Бога за посланную ему доблестную смерть.

Где не пройдем — там ляжем-умрем…

Гвардии поручик ударом здоровой ноги открыл дверь и, хромая, шагнул на панель. Буравлев успел расстрелять почти все патроны, когда чекистские пули сбили его замертво на грязный петроградский снег.

* * *

Как уславливались с Буравлевым, Орловский ждал его до вечера. А когда стемнело, резидент понял, что, наверное, не зря обнял его горячо поручик на прощание.

Резидент загрузил бумаги, которые пришлось выпороть из подкладки сутаны ксендза, по карманам брюк и старого кителя Буравлева. Натянул полупальто Алексея, надвинул на лоб поглубже найденную в комнате кепку, наверное, — хозяев. Кольт с полным барабаном и запасные патроны разместил в пальтишке, легковатым для декабря.

«Зато бегать ловчее, — улыбнулся он и помолился. — Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя».

С дальнего конца 4-й Линии Орловский шел, в отличие от Буравлева здесь утром, разглядывая улицу во все глаза, прислушиваясь.

Поэтому он сумел сразу различить негромкий оклик:

— Сударь!

Агентурщик, немного повернув голову, скосил глаза и увидел, что его нагоняет мальчик в гимназической шинели. Мальчуган, приблизившись к нему, тихо сказал:

— Если вы к гвардии поручику Мурашову, он арестован и там засада. А утром здесь убили его друга, он был в казакине с двумя смит-вессонами. Он отстреливался до конца и пал смертью храбрых, — тонкий голос дрогнул.

Орловский узнал гимназиста по давнему рассказу Буравлева. Резидент обнял его за плечи и свернул с ним в ближайший двор. Они встали там за сараем.

— Ты Митя Беренс? — спросил Орловский. — Мне о тебе рассказывал погибший сегодня здесь лейб-гренадер, — он снял кепку и перекрестился.

Вспомнил агентурщик, что так же, стоя в Москве на улице, они поминали геройскую гибель лейб-гренадера Морева с Алешей Буравлевым.

— Так точно, я сын капитана первого ранга Беренса, — по-юнкерски четко ответил гимназист. — Я после утренней перестрелки здесь дежурю, предупреждаю господ которых сочту в этом нуждающимися.

— Почему ты обратил внимание на меня?

Даже в сумраке было заметно, как Беренс-младший покраснел. Он свел бровки к переносице, пояснив:

— Весьма приметно, что вы оделись в случайную, чужую одежду.

— Ты очень рискуешь.

Мальчик взглянул на него блестящими глазами:

— После гибели папы я обязан это делать.

— Спаси Христос тебя, Митя, — поблагодарил Орловский. — Ты однажды подсказал поручику Буравлеву, как найти Мурашова, а теперь выручил меня. Что же здесь случилось?

— Тот господин, значит, тоже гвардии поручиком был, как Мурашов? Буравлев — и фамилия превосходная… Мне люди тут рассказали, что он стрелял из двух револьверов в чекистов прямо у входа в подворотню дома пять. А когда кончались патроны, пошел на них будто в рукопашной. Я думаю, так гренадерские и флотские офицеры всегда поступают. — Он, снова пунцово зарумянившись, взглянул на Орловского и горячо сказал: — Вы знаете, ведь мой отец красным генштабом командовал, чтобы помогать белым.

— Прекрасно знаю об этом, Митя. Вечная память и твоему отцу. Будем помнить их на закате и рассвете.

— Как хорошо вы сказали! Я непременно запомню ваше выражение, — звонко проговорил мальчик.

— Так стали говорить белые курьеры, когда в красном терроре погибали один за другим.

— Простите, я отвлекся. Так вот о случившемся. Я иногда навещал господина Мурашова, жившего здесь под фамилией Оглашов. Но не мог делать этого часто, понимал, что гвардии поручик теперь не расположен к праздным визитам. Вот и не знал, что его арестовали и устроили засаду. Лишь о гибели сегодня утром здесь господина Буравлева до меня дошло через знакомых гимназистов.

Орловский обнял Митю и пошел прочь.

Когда резидент сворачивал с 4-й Линии, то увидел одинокую фигурку мальчика на панели под начавшими вьюжить хлопьями снега. Вот так же Орловский когда-то на московском Цветном бульваре оглянулся в метели на Алешу Буравлева. Агентур-щик теперь не знал, радоваться или горевать, что не имел он младших братьев и сыновей.

Резидент бесцельно двигался подальше от места последнего боя поручика Буравлева. На квартиру Алексея ему уже нельзя было возвращаться, потому что тело лейб-гренадера могли опознать и разыскать его пристанище.

«Куда идти и что делать? — думал Орловский, ежась в кепке и полупальто под порывами метели. — Теперь, вроде бы, окончательно захлопнулись все каналы к финнам. О, ежели где-то на питерских явках пребывали хоть какие-то агенты Фо-Па или Бойса… Или боевики Бори Савинкова удальства незабвенного князя Жоржа Турусова, — вспоминал он лейб-кирасира, пятерка которого помогала «оргов-цам» весной. — Кто же в бывшей столице Империи остался последним добрым гением петроградской разведки?» — больше с сардонической риторикой обратился он к себе.

Его вдруг осенило: «Да это же Вальтер Бартелс, и никто другой! Он — единственный и неповторимый в этом роде».

Орловский уже знал, куда несут его ноги, потому что квартиру, на которой жил матерый германский разведчик Бартелс после ноябрьского переворота у него на родине, русский резидент давно разведал.

Диковато это выглядело — чекистский организатор контрразведывательного пункта в Петрограде против немцев, белый союзник французов и англичан Орловский шел спасаться к представителю разведки, против которой беспощадно дрался