Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

счастливчику агентурной рулетки постоять перед разбитой дверью и любовью. Орловский прошел на другой конец квартиры и заглянул к старому генералу Мосолову, теперь ютящемуся вместе с женой в своем кабинете.

Старик сидел в глубоком порыжевшем кожаном кресле, закутав колени в плед и перебирал на столе листы рукописи.

— Александр Александрович, вы были знакомы с графиней Мурой Бенкендорф? — спросил Орловский с порога.

— Что вы, господин военный? — приложив ладонь трубочкой к уху, переспросил бывший начальник канцелярии министерства Двора и Уделов. — Графиня Бенкендорф? О да, так она при помощи вашей власти, если не ошибаюсь, завела даже собственную кладовую за моей кухней… Простите, не за «моей», а уж — управдомовской.

— Вы считаете, что там кладовая?

Генерал нахмурил вельможное лицо.

— Право, мне это неинтересно. Я, изволите видеть, пишу мемуары. Собираюсь их назвать «При дворе императора». Не очень смело?

Орловский молча закрыл дверь и пошел на улицу.

В раздумье он отправился пешком к набережной речки Мойки, где была снятая им квартира на такой вот провальный случай.

Там из распахнутой от духоты двери пивной неслась модная песня:

Прибыла в Одессу банда из Амура,

В банде были урки, шулера.

Банда заправляла темными делами,

И за ней следила ГубЧеКа.

Масть держала баба, звали ее Мурка,

Хитрая и смелая была.

Даже злые урки — и те боялись Мурки,

Воровскую жизнь она вела…

Орловский от неожиданности даже приостановился. Потом медленно двинулся дальше, слушая хриплый надрыв певца. Резидент чуть было истерически не рассмеялся.

Но пошли провалы, начались облавы,

Много стало наших пропадать.

Как узнать скорее, кто же стал шалявым,

Чтобы за измену покарать…

Теперь Орловскому стало грустно-грустно. И он еще долго вслушивался, бредя по ухабистой от стоптанного снега улочке, в по-русски раздольное и кровавое:

Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,

Здравствуй, моя Мурка, и прощай!

Ты зашухерила всю нашу малину,

А теперь маслину получай!

Не поверил бы Орловский, узнай сейчас, что рискованнейшая Мура Бенкендорф надолго переживет и его, и всех своих мужчин, закончив жизнь лишь в 1974 году 82-хлетней в собственной постели. В связи с этим в лондонской газете «Таймс» будет опубликован о ней некролог «Интеллектуальный вождь», «присвоивший» покойной графине и баронессе еще один «титул» в элите Англии. До своей кончины эта «писательница, переводчица, консультантка кинорежиссеров, актриса» не будет отказываться от курения сигар и нескончаемых рюмок крепкой выпивки.

Благодаря многим пропавшим головам и сердцам джентльменов, красных и белых деятелей, отечественных и иностранных талантов, Мария Ипполитовна продолжит свое роскошное бытие в советской России и Европе. Уже в 1919 году графиня станет секретарем и любовницей Максима Горького, потом — любовницей приехавшего в «Россию во мгле» писателя Герберта Уэллса. В 1921 году Мура выйдет замуж в Эстонии за барона Николая Будберга и станет баронессой, а потом — вдовой вскоре исчезнувшего в Аргентине ее второго супруга.

Живя оставшуюся часть жизни в основном в Англии, баронесса Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг возобновит отношения с Уэллсом в роли его невенчанной жены и — связи с Брюсом Локкартом, который превратится во влиятельного журналиста и друга Эдуарда VIII. А с Горьким в 1920-х годах она будет еще находиться в Германии и в итальянском Сорренто, когда он посвятит ей свой роман «Жизнь Клима Самгина». В 1936 году Мура-Мурка в который уже раз наведается в СССР, чтобы по указанию очередного главы ВЧК-НКВД Ягоды дать яд больному Максиму Горькому, умертвив им его.

Работая на разные разведки в течение своей долгой жизни, эта «железная женщина», «русская Мата Хари» не изменит лишь ведомству, в которое зачислил ее бывший грабитель лондонских банков Петерс.

Глава пятая

Для своей последней базы квартиру Орловский снял несколько дней назад, как только почувствовал сжимающееся вокруг чекистское кольцо. Тогда же он предупредил о его возможном внезапном исчезновении агентуру сети Орги, в этом случае оставляя самым доверенным знаменитую Картотеку для последующей переправки ее к нему за кордон, назначив связных и курьеров.

Новая квартира находилась в маленьком двухэтажном доме, зажатом в ряду высоких строений, тянущихся по берегу Мойки невдалеке от Марсова поля. В доме не было ни привратника, ни консьержки, лишь один сосед на втором этаже. Там жил Гжегош Анжиевский — управляющий варшавского фабриканта, владевшего этим домом. Его патрон останавливался здесь, приезжая по делам в столицу империи, а после октябрьского переворота лишь Гжегош остался в доме, чтобы присматривать за ним. Анжиевский знал Орловского еще по царской Варшаве и с удовольствием предоставил ему первый этаж.

Резидент вбежал в свои комнаты, скидывая шинель, гимнастерку, весь многомесячный наркомюстовский маскарад. В туалетной комнате он стал сбривать усы и бороду, чтобы изменилось лицо. Потом переоделся в облачение польского католического священника.

В этом виде Орловского на питерской улице вряд ли узнал бы кто-то даже из близких знакомых. Однако для того, чтобы пробраться на Финляндский вокзал, откуда шли поезда на пограничный Белоостров, он стал дожидаться сумерек. У него был заготовлен выездной паспорт на вымышленные имя, фамилию ксендза.

Время до вечера резидент истратил на сортировку и упаковку документации, которую он мог вывезти, спрятав в подкладке длинной сутаны и плаща священника.

Когда стемнело, Орловский выскользнул из квартиры и тихо спустился по лестнице к выходу на улицу. Он уже собрался было открыть дверь, но еще раз решил провериться, хотя здесь переодетым его никак не могли обнаружить и опознать, если бы чекисты и начали прочесывать город. Резидент приподнял стоявшее у перил кресло привратника, перенес его к двери, чтобы, встав на него, осмотреть набережную через застекленное оконце над дверным косяком.

Орловский, балансируя на колченогом кресле, забрался на него и взглянул наружу. В скупом свете единственного фонаря на набережной он увидел троих в кожанках, стоящих около угла дома… Несомненно — чекисты!

Агентурщик неловко повернулся и чуть не упал с кособокого кресла, с грохотом приземлившись на пол. В тот же миг в дверь ударили с наружной стороны и начали ее выбивать. Значит, четвертый чекист стоял там и услышал движения Орловского.

Резидент бросился наверх к Анжиевскому. Поляк уже стоял около своей двери и втащил его в прихожую квартиры. Гжегош запер дверь, провел Орловского на кухню, где кивнул на огромный буфет.

— Отодвигаем, пан Виктор, а снова я и один придвину.

Они отжали буфет от стены, в которой был проем,