Изменник - Хелен Данмор

Маслов качает головой.

— Вы не должны ее винить, — говорит он. — Поймите, в войну она потеряла всю свою семью. Я — все, что у нее есть. Детей у нас нет.

— В блокаду?

— Да. И двое ее братьев попали в плен. Мы так и не знаем, что с ними случилось. Она до смерти напугана, вы же понимаете…

— Я не могу сейчас об этом думать, — грубо отвечает Анна. — Я могу думать только об Андрее.

— А я должен думать о ней, как вы этого не понимаете?

— И поэтому вы будете ей поддакивать, — говорит Анна, — пока все это происходит не с вами, а с кем-то еще. Но она-то заботится не столько о вашей шкуре, сколько о вашей репутации. Ей нужно, чтобы вы не утратили своего величия, а то ведь у нас мало таких, великих.

— Вам нужно следить за тем, что вы говорите.

— Почему?

— На вашем месте я был бы очень, очень осторожен.

— Я это вижу.

Маслов мрачно на нее смотрит.

— А вам никогда не приходилось соглашаться с тем, что вы не можете изменить?

— Я не могу сейчас об этом думать, — снова говорит Анна. — Вы ничего не сделаете для Андрея. Сейчас это все, что имеет для меня значение. Вам лучше вернуться к жене.

Но он все не уходит. Он явно хочет ей что-то сказать, и она не представляет, что именно. Наконец он торопливо шепчет:

— Разве вы не понимаете, что вам лучше сделать то же самое?

— Что?

— Сказать им, что вы ничего не знали о происходящем. Извиниться за отсутствие бдительности. Это единственный выход. Вы беременны. Андрей хотел бы, чтобы вы спасали себя. Вам нужно думать о ребенке.

Анна отступает от него на шаг.

— Я просто пытаюсь вам помочь! Вы молоды, у вас вся жизнь впереди. Может, вам нужны деньги?

У нее онемели губы, но он ждет ее ответа. Он хочет, чтобы она отреклась от Андрея. Донесла на собственного мужа. «Спасайтесь сами. Вы должны думать о ребенке». Горячая волна захлестнувшей ярости выводит ее из ступора.

— Профессор, я думаю, вам лучше уйти. Мужчина на другой стороне улицы уже довольно долго за нами наблюдает.

Он застывает на месте, не сводя глаз с ее лица, потом очень медленно поворачивает голову и оглядывает совершенно пустую улицу.

— До свидания, — бросает Анна и быстрым шагом идет к трамвайной остановке. Сердце у нее колотится от злости и удовлетворения. Он испугался. Правильно, пусть хоть на секунду почувствует, в каком страхе они жили последние недели.

К тому времени, как она подходит к остановке, Анна чувствует себя замерзшей и полностью опустошенной. Почему она так себя повела? Андрюше стало бы противно. Он всегда ненавидел злобу и мелочность. Маслов ничем не хуже других, просто она ждала от него большего. Но зачем ему рисковать своей карьерой, а может, и свободой ради Андрея? Такого уговора у них не было.

19

Если она поторопится, еще не слишком поздно заскочить к Юлии. Анна пытается вспомнить, когда в последний раз ела. Суп и котлету с детьми в обед. Кажется, это было так давно. Она не голодна, просто устала и ужасно боится ложиться спать без Андрюши. Стоит ей уснуть, и сон как печатью скрепит все сегодняшние события. А пока время не ушло слишком далеко вперед, все еще длится тот самый день, когда арестовали Андрея. Она все еще может сказать: «Я видела Андрея сегодня утром. Вчера в это время мы с ним вдвоем были дома».

Только бы Юлия была одна. Если Веснин дома, все усложнится. Анна его не знает, но вряд ли он с распростертыми объятиями встретит такого рода неприятности. Было бы лучше, если бы она смогла все объяснить Юлии, а та уже выбрала подходящий момент, чтобы поговорить с ним и попросить о помощи. Нельзя просто поставить его перед фактом без всякого предупреждения. Он может и не знать, насколько давняя дружба связывает Анну и Юлию.

Скорее всего, его нет дома. Юлия говорила, что он почти каждый вечер куда-нибудь уходит, и она не всегда его сопровождает. Он встречается с коллегами, и кроме того «надоедает все время ужинать по ресторанам».

Она это серьезно?

Еще один трамвай звенит и лязгает в ночи. Анна заходит в него с чувством благодарности и садится. На улицах теперь тихо. Редкие прохожие наклоняются навстречу порывам ветра. Они идут по домам, в свои квартиры. Там они запрут за собой двери и почувствуют себя в безопасности. Откуда им знать, что их домашний уют можно разбить в одно мгновение, как какое-нибудь яйцо.

Бабушка с большущей корзиной заходит в трамвай и опускается на соседнее с Анной сиденье. Что-то круглое бугрится под тряпицей, которой обвязана корзина. Ткань темно-синяя, с вышивкой, и настолько ветхая, что стежки почти стерлись. Когда-то, наверное, это была скатерть. От нечего делать Анна гадает, что в корзине. Может быть, картошка или репа, а может, куски угля.

Старуха бросает взгляд на Анну. Лицо у нее темное и морщинистое, как орех, а глаза маленькие и ясные. Она кивает, будто довольная чем-то, и разглаживает узловатыми руками тряпку на корзине.

Внезапно трамвай дергается, резко тормозя. Возникает переполох: какой-то идиот перебегал через трамвайные пути. Старуха цепляется за корзину, но сила инерции оказывается сильнее ее. Анна пытается удержать старухину поклажу, но корзина соскальзывает, переворачивается вверх дном и падает, рассыпая содержимое по полу.

Яблоки. Крупные зеленые яблоки с восковой кожицей. Они запрыгивают под сиденья, ударяются о ноги стоящих, закатываются под полы зимних пальто. Весь трамвай наполняется запахом яблок.

«Они побьются, — думает Анна. — А битыми они долго не пролежат». Люди наклоняются, подбирают их с пола. Анна не двигается, потому что боится упасть, если трамвай снова дернет. Он уже набирает скорость, и яблоки катаются туда-сюда по всему вагону. Какой-то мужчина опустился на колени и теперь старается подняться, с полными яблок руками.

— Спасибо, миленький, спасибо, — бормочет старуха,