Изменник - Хелен Данмор

— Андрей принимал участие в лечении мальчика, тот оказался сыном одного очень влиятельного человека. Я не стану называть фамилию. У ребенка нашли рак, провели правильное лечение, но теперь метастазы возобновились в другом месте. Ты знаешь, такое случается. Любому врачу известно, что в этом и заключается основной риск. Но теперь они утверждают, что мальчика с самого начала лечили неправильно.

— Я не знала, что Андрей работает с раковыми больными. Мне казалось, ты говорила…

— Я знаю. Обычно он с ними не работает, у него другая специальность. Все это очень запутано, Юля. Его втянул один коллега, а потом мальчику понравился Андрей, он к нему привязался… В общем, не стану вдаваться в лишние подробности. Тебе их лучше не знать.

Юлия кивает. Не сводя глаз с Аниного лица, она вслепую тянется за папиросами, лежащими на журнальном столике позади нее, находит пачку, достает одну и берет ее в рот.

— Хочешь закурить, Аня?

Анна отрицательно качает головой. Юлия нашаривает зажигалку и прикуривает. Она глубоко затягивается, полуприкрыв веки.

— Андрей ничего не сделал, — продолжает Анна. — Он думал только о своем пациенте…

— Конечно, я знаю. Но теперь им решать, что он сделал и чего не сделал… Где они его держат? Думаю, на Шпалерной.

— Я пока не знаю. Я весь день была на работе, а потом ездила к его профессору спросить, не может ли он чем-то помочь. Я завтра еще порасспрашиваю, кого смогу, поеду на Шпалерную…

— Не вздумай, — резко говорит Юлия.

— Что ты имеешь в виду? Я же должна…

— Нет, Аня. Держись от них подальше. Можешь встать в очередь на передачу, но поверь мне, расспрашивать кого-то в таких местах — плохая идея. Ты засветишь свою фамилию в системе. И не успеешь оглянуться, как тоже окажешься под следствием.

— То есть ты говоришь, что я должна ничего не делать — даже не пытаться ему помочь?

— Аня! — Юлия наклоняется вперед, сминает папиросу в пепельнице и берет Анну за кисти рук, слегка их встряхивая. — Аня, поверь, я знаю, о чем говорю. Ты хочешь, чтобы твой ребенок родился в тюрьме и его отдали в детский дом? Знаешь, они там дают им новые имена. Ты даже не сможешь его разыскать.

— Но Андрей…

— Все, что его заботит — это ты и ребенок. И Коля, конечно, — поспешно добавляет Юлия.

— Но я должна что-то сделать! Я сходила к его профессору, но это было бесполезно. Если бы я только могла узнать, в чем его обвиняют…

— Нет, Аня, так эти дела не делаются. Пей свой чай, ради бога, а то у тебя такой вид, будто ты тут сейчас у меня упадешь в обморок.

Анна глотает горячий сладкий чай. Тепло разливается по жилам, но голова по-прежнему ледяная.

— Тебе нужно исчезнуть, — говорит Юлия.

— Исчезнуть! Как я могу исчезнуть? Мои документы должны быть в порядке. У меня здесь прописка, работа — мы не можем питаться святым духом. А мне нужно кормить Колю и ребенка…

— Да ради бога, Аня, нельзя же быть такой наивной! — свирепо шепчет Юлия. — Как ты думаешь, что с ними будет, когда тебя тоже арестуют? Ради них-то ты и должна оставаться на свободе. Или ты думаешь, в тюрьме тебя будут кормить три раза в день, а милая патронажная сестра будет приходить и проверять, все ли в порядке с малышом? Тебе будут давать хлеб и миску супа, сваренного из тухлой рыбы. Если тебе повезет и кто-то с воли сможет присылать тебе немного денег, ты сможешь покупать сахар в тюремной лавке. Как только ребенок родится, его сразу у тебя отберут. А на что будет жить Коля, если тебя арестуют? Ах да, я забыла, ему ведь уже шестнадцать, так что дело поправимое: они его тоже арестуют. Он уже староват для колонии для несовершеннолетних, поэтому его тоже отправят на взрослую зону.

— Юля…

— Нет, послушай! Ты уже допустила одну серьезную ошибку. Ты не должна мотаться по городу и всех подряд просить о помощи. Так ты только наживаешь свидетелей, которые выступят против тебя. Себя я не имею в виду, я рада, что ты пришла ко мне. Но тот профессор, о котором ты говорила, — мне почему-то не кажется, что он из кожи вон лез, чтобы тебе помочь.

— Нет.

— Вот именно. И если он решит, что это хоть как-то его защитит, он расскажет все о твоем визите и передаст им каждое твое слово. Он захочет выжить и поэтому бросит на растерзание волкам тебя.

— Волкам… — Перед ее мысленным взором проносится выражение лица Сони Масловой: «Убирайтесь вон и никогда сюда больше не возвращайтесь!» Юля права: если Маслову это будет выгодно, Соня сдаст Анну не задумываясь. Но это не значит, что другие не смогут ей помочь, не все люди одинаковы…

— Я знаю, о чем говорю, Аня, — произносит Юлия усталым и не оставляющим сомнений тоном, и слова протеста замирают на Аниных губах.

— Юля? — наконец, робко спрашивает она.

— Да?

— Расскажи мне…

— Нечего рассказывать. Обычная история, как у всех, только в моем случае произошло чудо. — Юлия иронически улыбается. — Уверена, что хочешь выслушать мою маленькую одиссею? Хорошо, но я изложу ее вкратце. Она не настолько увлекательна, чтобы растягивать удовольствие.

Отца арестовали в тридцать пятом, когда мне было семнадцать. Родители уже много лет были в разводе, как ты знаешь, их жизни никак не соприкасались. Моя мать, так или иначе, добилась прочного положения в жизни и терять его не собиралась. — Правое веко у Юли начало подергиваться. — Ни с кем из нас она не поддерживала контактов и даже сменила фамилию. Не сомневаюсь, что она полностью переписала свою автобиографию, так, чтобы в ней не было и упоминания об отце. Вполне возможно, что она же на него и донесла, но доказательств у меня нет, и я не хочу об этом думать.

Ему дали пять лет, что, на первый взгляд, не так уж плохо, но у него была стенокардия, и поэтому я очень переживала. Помнишь, я рассказывала, что работала в Казанском