Изменник - Хелен Данмор

которую это происшествие точно парализовало, потому что она даже не пытается подобрать ни корзину, ни сами яблоки.

— Ну вот, бабуся, — говорит мужчина, водружая корзину обратно ей на колени и высыпая в нее спасенные яблоки. — Держите ее покрепче, ладно?

Мужчина невольно сам себя назначил ответственным, и все по цепочке начинают передавать ему яблоки, чтобы он складывал их обратно.

— Ты знаешь, как с ними обращаться, — одобрительно говорит старуха. — Их нужно укладывать бережно, чтобы не побились. Этот сорт очень лёжкий. Они пролежат до марта.

Все передают яблоки, как по конвейерной ленте. Корзина снова наполняется до самых краев. Старуха смотрит в лицо своему помощнику и тщательно выбирает два больших немятых яблока.

— Возьми себе, сынок, — говорит она. — Только они не для еды, а для выпечки.

Мужчина бережно засовывает яблоки в карманы пальто. Они едва помещаются, и карманы оттопыриваются. Он плотнее натягивает на голову кепку.

— Теперь крепко держите корзину, — говорит он напоследок, затем пробирается по проходу к дверям и выходит на остановке.

«Она приехала в город, чтобы завтра продать эти яблоки на рынке», — думает Анна. А теперь, когда они побились, много за них не выручишь. Вот почему она беспокойно вертит их в руках. Корзина наполнена доверху. Еще одна резкая остановка — и они снова окажутся на полу.

— Может быть, заново обвязать корзину? — мягко спрашивает Анна.

— С моими пальцами с этим не справиться, — говорит старуха. — Дома ее крепко завязал муж, а мне лишь осталось довезти до дочки. У нас всего одна яблоня, но это настоящая антоновка. Каждый год она родит и родит.

Значит, яблоки не для продажи, она привезла их в город родным с какого-никакого своего участка. Анна смотрит на ее скрюченные артритом руки.

— Давайте я завяжу.

Старуха кивает. Анна расправляет тряпицу поверх корзины, подтыкает ее края под ободок и туго затягивает концы. Она откидывается назад, инцидент исчерпан, и обе они снова погружаются в свои мысли. Только в воздухе продолжает витать слабый запах яблок.

На звонок дверь открывает Юлия. Увидев, что это Анна, она восклицает:

— Слава богу, это ты! Ненавижу открывать дверь по вечерам — обычно это какой-нибудь очередной зануда разыскивает Георгия. Его сейчас нет, у него встреча — точнее, обсуждение какого-то проекта. Я думала, они всей толпой заявятся к нам, хотя, похоже, нет. Но Аня, ты выглядишь замученной. Нельзя столько работать в твоем положении. Заходи, выпьем чаю.

Анна снимает верхнюю одежду и молча сидит, пока Юлия, как всегда, быстрыми легкими движениями заваривает чай.

— Сейчас все будет готово, самовар уже был горячий, — ты же знаешь, я до чая сама не своя, особенно по вечерам…

Тепло Юлиной квартиры обволакивает Анну. Заметно, что у них есть деньги, но потрачены они со вкусом. Анна и сама потратила бы их так же. Не сравнить с квартирой Масловых, с их крахмальной домработницей в черно-белой форме. У Юлии на диване лежат шелковые подушки, а сам диван, длинный, изогнутый, обит тем же красивым темно-синим шелком. Повсюду картины. Анна узнает натюрморт Поповой, а этот портрет крестьянской девочки наверняка кисти Гончаровой. Блестящие деревья склоняются до земли, пальцы девочки двигаются так уверенно, что ей даже не нужно смотреть, как она доит свою козочку. Анна глубоко вздыхает. Они с Андреем скользнули в темноту, но остальной мир все еще здесь, полный форм и красок.

— Твой чай, Аня.

— Ой, спасибо, Юленька.

Она отводит взгляд от картин. Напротив нее, по обеим сторонам большого, в изящной раме, зеркала стоят высокие белые вазы с ветками бука. Их листья отливают бронзой, как будто ветки только срезали, хотя на деревьях уже давно нет листьев. Юлия проследила за Аниным взглядом.

— Мило, правда? Их нужно поставить в воду с глицерином, как только срежешь.

— Серьезно? Поэтому листья и не засохли?

— Да, и еще это сохраняет их цвет. Это просто, нужно всего лишь на сутки поставить их в горячую воду с глицерином. Так можно делать с ветками любых деревьев.

— Да, очень красиво.

Анна обводит взглядом комнату. Во всем чувствуется Юлина рука или вкус ее мужа. Все на своих местах.

— Пей чай. Дать тебе сахару, или варенья? Может, булочку с маком? Их печет мать Георгия. Мы тут утопаем в пирожных.

— Я не голодна, спасибо.

— Тебе нужно поесть. Ты такая бледная, Аня.

Анна берет три кусочка сахара. Юлия права, ей нужно думать о ребенке. Она жадно пьет чай, потому что стоило ей сделать первый глоток, как стало ясно — это именно то, что ей сейчас нужно.

— Давай я налью тебе еще. Анечка, дорогая, что с тобой? Слабость, голова кружится?

— Подожди, сейчас…

Жара, чай, Юлино сочувствие — все это для нее чересчур. Маска самообладания, которую она старательно сохраняла весь день, идет трещинами и рассыпается. Анна наклоняется вперед и прячет лицо в ладонях.

— Аня! — в ту же секунду Юлия уже стоит перед ней на коленях. — Что? Что-то с ребенком?

Анна мотает головой.

— С Колей? С Андреем?

Анна собирается с мыслями. Она уже не может повернуть обратно. Крепко прижимает ко лбу кончики пальцев. Нужно взять себя в руки. Юлия ничем не сможет ей помочь, если она просто будет сидеть тут и плакать.

— Вот, возьми мой платок…

Анна вытирает слезы, глубоко вздыхает.

— Извини, Юленька.

Она чувствует смущение и стыд: как ужасно, когда кто-то видит ее в таком состоянии! Слезы наконец перестают литься. Она сглатывает последние, моргает, откидывает волосы с лица.

— Андрей. Они арестовали его сегодня утром.

Она не только видит, но и чувствует, как отпрянула Юлия.

— Господи! Господи, Аня…

Но Анна слышит и то, чего Юлия не произносит. Никаких воплей: «Это какая-то ошибка!» или «Не может быть!» Она и раньше подозревала, что Юлия непонаслышке знакома с тем миром, в котором исчез Андрей. А теперь она в этом уверена.

Когда первое потрясение проходит, Юлия спокойно говорит:

— Расскажи мне, из-за