Бегом на шпильках - Анна Макстед

— Ладно. Еще один, последний раз. Но после этого мы с пилатесом расстаемся навсегда.

— Ну, и как тебе? — спрашивает Алекс после того, как занятие окончено, и я сворачиваю свой коврик.

Молча киваю головой и с трудом выдавливаю из себя:

— Тяжело. И по-прежнему проблемы с дыханием. Но уже лучше. Определенно лучше.

— Насколько лучше? — смеется Алекс.

— Чувствую себя как вымешенное тесто, — шепчу я.

— Вот это мне уже нравится. Так что? Мы увидимся на следующем занятии?

— Ну… да.

Я еду домой с единственным желанием: поскорее удрать. Пилатес оказался таким же невыносимым, как и в прошлый раз. Моя поперечная мышца опять не слушалась, я не могла удерживать «нейтральный таз» и постоянно сбивалась на «наклон вперед» (т. е. все время отклячивала задницу). И все же я ощущаю теплоту, которой раньше не было. Я сижу за рулем и пытаюсь наладить контакт с силой земного притяжения. Но получается плохо. Я словно парю в воздухе. Там, в студии я почувствовала себя… способной. Совсем не так, как в танцклассе, когда остальные двадцать девять женщин играючи проходят сквозь десятки тысяч коленовывертов, а я ощущаю себя ломовой лошадью. Все прошло почти точь-в-точь как и в прошлый раз: как бы в замедленном темпе, спокойные, сосредоточенные движения, мучительные растяжки. Разница лишь в том, что на сей раз я чувствовала себя совершенно иначе. Все было на уровне медитации — и никакого страха. Алекс оказалась замечательным тренером. Она напомнила мне кошку-мать, любовно облизывающую своих котят. И вот сейчас во мне борются спокойствие и беспокойство.

Благодаря неожиданному душевному подъему я получаю десятиминутную передышку, после чего агония по поводу Бабс возвращается вновь. Молю бога, чтобы разум Франни все же возобладал над гневом и жаждой справедливости, но, боюсь, мои мольбы тщетны. Хотя, опять же, Бабс не звонит мне на сотовый с криками и воплями, а значит — надежда все-таки есть. Отчаянно стараюсь заблокировать подкрадывающиеся мысли о предательстве. Я предала Бабс. Не в том смысле, в каком думает Франни, но все же предала. Мне ужасно хотелось бы рассказать Алекс о том, как я попалась на крючок, но не хочется выглядеть глупой.

Хотя, если честно, я все равно кажусь себе глупой. Я всегда полагала: чтобы почувствовать себя особенной, тебе необходимы другие люди. И никогда не считала, что можно самой заставить себя испытать подобное ощущение. (Здесь я вовсе не имею в виду выражение Бабс: «Я потеряла девственность сама с собой»). Каким бы самоуверенным ты ни был, — если ты, конечно, не Тони, — ты никогда не сможешь стать особенным, если вокруг вакуум. Человеку нужна поддержка. Хотя, с другой стороны, как ты почувствуешь себя особенной, если ты сама — вакуум. А со мной очень часто именно так и получается. Я — обманщица, разыгрывающая жизнерадостные сценки перед друзьями и родственниками. Будто никто не знает, какая я на самом деле: пустая и мрачная. И все же, благодаря сегодняшнему занятию, я стала немного другой. Нет, не какой-то там особенной, не супер-пупер. Просто мне вдруг показалось, что не все еще потеряно и из меня еще может что-то получиться. Я ощутила какую-то рябь спокойствия там, внутри себя. Может, благодаря этому занятию, мне удалось-таки впустить немного тепла в холодную пустоту. И сделала это я сама.

Припарковываю машину, а сама едва не разрываюсь от радужных мыслей. Я позвоню папе и Кимберли Энн: похвастаюсь своими достижениями. Я стала больше есть, и неважно, что основная причина тому — предупредить облысение. Пусть я борюсь с собой за каждый укус; пусть меня не оставляет чувство, что я продала душу за красивые волосы, я ведь и вправду больше ем теперь. А мама? Я ведь так и не поговорила с ней о ее намерении написать Таре и Келли. Надо сегодня же съездить в Хендон, продемонстрировать свою новую, дородную фигуру. Хотя не знаю, хватит ли у меня стойкости вынести мамино оскорбительное ликование по поводу прибавленных мною двух фунтов. Видя, с каким удовлетворением мама наблюдает, как я ем, и при этом сама воздерживается от еды, у меня чешутся руки. Ведь это мой трюк — заставлять есть других! Так, Натали, ну-ка, прекрати сейчас же! Возможно, я даже приму ее предложение и поработаю несколько дней в той химчистке.

Буквально в шаге от входной двери до меня вдруг доходит, что Энди запросто может оказаться дома. Толчком открываю дверь — так и есть: тут как тут, собственной персоной, стоит в прихожей, с телефоном в руке. Потертые джинсы, черная футболка и самое отталкивающее выражение лица из всех, что я когда-либо видела. Если когда-нибудь в Тибете на него и пыталось наброситься целое стадо горных яков, то я готова поспорить, что, увидев такую рожу, они улепетывали так, что копыта сверкали.

Энди с треском опускает трубку: ярость в его глазах подобна пистолету, нацеленному прямо мне в голову. Спустя несколько секунд до меня, наконец, доходит то, что он сказал:

— Это была Франни.

Глава 28

На нашу первую «годовщину» я подарила Солу топор. Оговорюсь сразу (прежде, чем вы приметесь меня осуждать): он пришел в восторг. Сол тогда только-только купил квартиру с садиком в Западном Хэмпстеде и буквально светился, предвкушая, как будет вырубать под корень беззащитные кусты. Когда же я открыла мой подарок, подтвердились самые худшие подозрения: он абсолютно меня не понимает. Сол подарил мне громадного и абсолютно бесполезного плюшевого пса, голубые с золотом каминные часы из разряда народных промыслов и кружку с мультяшным цыпленком. Собственно, я и не возражала, так как сразу почувствовала себя в полной безопасности. Знаю по собственному опыту: стоит мужчине начать понимать тебя, как он тут же уходит. И хотя Энди совсем меня не понимает, похоже, я все равно потеряла его навсегда.

— Что… что она сказала? — хриплю я, как только язык отлепляется от нёба.

Вообще-то я девушка довольно высокая, но сейчас он как будто нависает надо мной: зловещий, как тень в ночном переулке. Я стараюсь не смотреть ему в глаза. Вместо этого гляжу в сторону своей спальни, обдумывая, как бы ринуться туда со всех ног. Энди молчит.

— Ты сама знаешь, что она сказала, — наконец говорит он.

Читаю по выражению его глаз и жалею, что я не слепая и не безграмотная.

— Но, Энди, — мямлю я, — она все перепутала.

Вид у меня, разумеется, виноватей некуда.

Энди демонически хохочет.

— Да ладно тебе, Натали. Как-то неубедительно получается. Ты что, получше притвориться не можешь?

Я закусываю губу, пытаясь сохранять самообладание. Да, действительно, актриса из меня никудышняя.