Бегом на шпильках - Анна Макстед

— Но ведь Саймон…

— А от Саймона я вообще вне себя! — вопит Франни. — Я просто в ужасе от Саймона! (Наконец-то, хоть в чем-то мы с ней сходимся.) Меня от всего этого тошнит. Жаль, конечно, но никуда тут не денешься: напяль на козу белый парик — и мужики наперебой ринутся приглашать ее на танец. Как он мог так предать Бабс? Как он посмел? А ты-то! Ей, видите ли, непременно нужно доказывать самой себе, что все мужчины от нее без ума! Сначала — Робби, теперь — Саймон! Боже, даже подумать страшно, на что ты еще способна, но нет, хватит, пора положить этому конец, дай только дождаться конца смены, и я, не теряя ни секунды, прямиком отправляюсь в Холланд-Парк и, уж поверь мне на слово, с огромнейшим удовольствием, — вернее, без всякого удовольствия, — открою Бабс глаза на ту низость и подлость, что творятся за ее спиной, вот так!

Я сгибаюсь под шквальным огнем оскорблений, но все же умудряюсь сохранить хоть какое-то зерно здравого смысла. И выпаливаю семь стратегически важных слов, которые — очень надеюсь — успеют достичь ушей Франни до того, как меня совсем размажет по земле:

— Не говори ей, ради нее же самой!

— Скорее уж: ради тебя самой!

Франни швыряет трубку.

Я закрываю лицо обеими руками.

Какой ужас! Одна только мысль, что Бабс подумает, будто я могу с ней так поступить… Представляю себе это сюрреалистическое, кошмарное чувство предательства: как оно наползает на нее. Воображаю ее недоумевающее лицо, неверие, горькую обиду — и горло перехватывает огромный ком боли. Мне хочется сейчас же помчаться в пожарное депо и извергнуть из себя потоки правды. Но вот ведь в чем беда: моя правда столь же презренна, сколь и заблуждение. И виной всему — я. Дура, глупая, наивная дура. Неужто я и вправду подумала, что оказываю Бабс добрую услугу? Мне хотелось сыграть роль миротворца, потому что мне нужна была хоть какая-то роль в ее семейной жизни. Я просто обязана была заявить на нее свои права. Так что в какой-то степени Франни действительно права.

Мама звонит уже в третий раз: без сомнения, чтобы извести распросами про химчистку. Пусть сегодня с ней разбирается автоответчик. А я хоть и сижу в уголке кухни за письменным столом — на самом деле когда-то служившим маме туалетным столиком, — но мне сейчас совсем не до работы (это помимо того факта, что работы у меня все равно нет). Подпираю голову руками, тупо уставившись в стенку. Я — трусиха. Я боюсь лезть в драку. Думаю о Бабс и чувствую ноющую боль. Пытаюсь отделаться от нее, но та крепко вцепилась и не желает уходить. В 13:00 я сдаюсь. Хватаю сумку и отправляюсь в спортзал. Мне необходимо немедленно влезть на бегущую дорожку — и бежать, бежать, бежать. В каком-то тумане переодеваюсь в спортивную форму, практически бездыханная подхожу к ряду тренажеров, и — они все заняты. Смотрю на ближайшего ко мне конкурента. Жилистые ноги, сухощавый торс, стиснутые зубы, целеустремленный взгляд марафонца. Он выглядит так, будто вот-вот отдаст концы, и я проникаюсь к нему ненавистью. Как говорит Тони, поставь в одну шеренгу группу марафонцев и кучку наркош — и никто не заметит разницы. Язык тела этого наркомана ясно дает понять: «Не беспокоить!»

Оцениваю взглядом его соседа. Кисельные ноги, выпирающий живот и самые крошечные, самые блестящие спортивные трусики, какие только можно себе вообразить. Комнатное растение, переросшее свой горшок. При каждом оглушительно громком шаге, все его тело сотрясается, и капли пота разлетаются в разные стороны. Даже отсюда я чувствую запах его дыхания: сладковатый с гнильцой, как из компостной ямы. Он не сводит глаз с марафонца и постепенно наращивает темп. Из этого я заключаю, что он решительно настроен нестись в никуда, даже если это его убьет. «Вали отсюда! — хочется крикнуть мне. — Пока я тут стою, у меня накапливаются лишние фунты!»

— Уступи, — шепчет знакомый сипловатый голос слева от меня. — Я бы уступила.

— Алекс! — Один ее вид успокаивает мое раздражение, словно теплый, мягкий бриз. — Как ты?

Алекс улыбается:

— Нормально. А ты, я смотрю, Натали, свободна, так что можешь пойти на мое занятие!

Я смеюсь. Вообще, я крайне подозрительно отношусь к любому напряжению, представляющему угрозу для мозгов, а краткое знакомство с пилатесом отнюдь не избавило меня от предубеждений. Более того, из-за пилатеса я стала калекой на целых три дня.

— Я бы с удовольствием, но мне нужно как следует пропотеть, — говорю я. — В голове сплошь какая-то черная мазня. Чувствую себя Джексоном Поллоком.[58] Мне просто необходимо выгнать все это вместе с потом.

Алекс неодобрительно поджимает губы.

— Судя по всему, пилатес — именно то, что тебе сейчас нужно. Давай, это пойдет тебе на пользу. Это как секс. Второй раз всегда лучше.

Фраза — «Это пойдет тебе на пользу» — вызывает во мне неприятные ощущения. Сразу представляю маму, стоящую над душой и впихивающую в меня брокколи.

— Ну же, — мурлычет Алекс. — Поверь, это тяжкий труд, так что побездельничать тебе не удастся. Хорошенько поработаешь мышцами. Я же знаю, в прошлый раз ты прочувствовала эффект на себе.

Я все еще сомневаюсь. А она продолжает обхаживать меня:

— Всего одно занятие. Своего рода массаж для психики. Поможет прочистить голову. И не этим твоим бессмысленным, глупым способом: «бегом, бегом, чтобы вышибить все из себя».

Мое сопротивление тает на глазах. Меня вполне устраивают мои неврозы, и я готова цепляться за них до последней возможности. Именно поэтому я никогда не пыталась заняться йогой. У меня нет ни малейшего желания подводить мою осторожность. Пилатес, йога, дзюдо — ну, не доверяю я им! Не хочется, чтобы какие-то одержимые фанатики копались в моем мозгу, растревоживая то, что таится во мраке. Мне нравится, чтобы упражнения были чистыми, незатейливыми, без эмоций и всяких там добавок.

Массаж для психики! Звучит, как какой-то культ. И все же…

Кое-какую грязь в голове действительно нужно прочистить. Мой мозг сейчас напоминает забившееся сливное отверстие. Похоже, все мое существование действительно крутится вокруг того, как я выгляжу. Франни недалека от истины. Но Бабс все же знает меня гораздо лучше. Несколько недель назад она сказала кое-что такое, от чего мне никак не удается отделаться до сих пор. «Дело даже не в том, как ты выглядишь, — сказала она тогда, — дело в том, что ты чувствуешь там, внутри». Ох уж это внутреннее чувство, этот скучающий гоблин, горбатый и злой, подстегивающий меня к дальнейшему саморазрушению. А уж разрушать я, как выяснилось, еще как умею!

— Ладно. Еще один, последний раз. Но после этого мы с пилатесом расстаемся навсегда.