Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков

– Что значит смерть одного человека против смерти сотен тысяч и даже миллионов? Японский писатель Акутагава Рюноскэ писал, что «жизнь человеческая не стоит и одной строки Бодлера»! Понимаете? Одной единственной строки! Ибо гениальная строка – вечность, а человеческая жизнь – проносящееся мимо мгновение, пенка речной волны. Макиавелли считал, что любовь, милосердие, жестокость – условные понятия, имеющие вполне относительное и случайное значение. И ошибается тот, кто думает, будто убийство не может быть подсказано чувством любви или милосердия. Убить, любя… убить, жалея или ища милосердия… Все эти на первый взгляд неправдоподобные словосочетания не являются бессмысленными, ибо жестокость бывает милосердной.

– Макиавелли – любимый писатель Сталина и Гитлера, – напомнил Олесь.

– А что это меняет? – удивилась она. – От того, что монстр выбрал себе розу, она ни на йоту не теряет своей прелести.

– Конечно, нет. Но они делают тоже свои выводы и, возможно, считают свою жестокость милосердной.

– Мне не приходилось поступать жестоко из милосердия. И не знаю, придется ли когда-нибудь. Однако… Когда я решила бежать к немцам, поздно вечером наша группа приблизилась к Сяну и ждала лодку. Время шло, а проводник не появлялся. Вдруг мы услышали: «Руки вверх! Ни с места!» Нас окружили пограничники. Люди разбежались, кто куда – в камыши, в воду, в поле. Прозвучали выстрелы. Я тоже бросилась бежать, споткнулась о чей-то труп и больно ударилась головой о дерево. В этот момент меня схватили. Но это последнее, что я помню. Потому, что когда я пришла в себя… а я не знаю, сколько пролежала… то увидела, что лежу среди трупов. Однако это были не крестьяне, а солдаты. У них были неестественно вывернуты головы, вывернуты руки и ноги. Глаза выпучены от невероятного ужаса. Я встала и осмотрелась. Больше никого вокруг не было. Я прошлась по берегу, нашла бревно, спихнула его в воду, легла на него и переплыла на другую сторону. Меня больше никто не пытался остановить. Я спокойно выбралась на берег, выкрутила воду из одежды и развесила ее сушиться на ветках кустарника. Как раз взошло солнце. Я сидела в траве и думала, что же со мной произошло?

Она умолкла и тяжело вздохнула, словно эта история все еще давила на нее, мешала ей думать о чем-то другом.

Глава 57

Киев, ноябрь 2019. Как Бисмарк, вернувшись домой, чуть не стал заикой

Идеальная, стерильная тишина, встретившая Бисмарка по возвращении домой, напугала его. Уже поднимаясь на свой этаж, он ощущал чувство вины перед Риной. Все-таки нельзя человека закрывать в квартире без возможности ее покинуть в случае пожара или землетрясения!

Почему в голову пришло землетрясение, он понять не мог. Наверное потому, что в этот момент и пожар, и землетрясение показались ему явлениями родственными, сотрясающими самые основы человеческой жизни.

Поспешно разувшись и повесив куртку на крючок вешалки, он заглянул в комнату. Диван с отброшенным на край одеялом и примятой подушкой был пуст. В комнате никого.

Перепуганный Олег в три шага оказался на кухне, где тоже никого не было. Зато ящик кухонного столика выдвинут и дверца навесного шкафчика закрыта не плотно.

– Как же она выбралась? И что она искала? Наверняка, ключ от двери!

Он заглянул в тумбочку под умывальником, просунул руку в левый верхний угол. Пальцы коснулись двух запасных ключей, висящих на тайном гвоздике.

– Искала, но не нашла! Тогда как же она вышла? – Опять задумался он. – Неужели спрыгнула с третьего этажа или спустилась по балконам?

Бисмарку стало страшно. Он представил себе тело Рины внизу, лежащее, раскинув руки и ноги, под балконом на палисаднике соседей с первого этажа. Он представил себе полицейскую машину, с включенными сиренами, приближающуюся к их дому. Ведь как только соседи увидят труп, они обязательно вызовут полицию!

Он с опаской наклонился к окну, холодное влажное стекло коснулось лба.

Палисадник из кухни не просматривался, только заасфальтированный двор с припаркованными машинами. Чтобы увидеть палисадник, надо заглянуть вниз с балкона. Но в этот момент Бисмарку стало плохо. Он ощутил, как заколотилось в груди сердце и как в тон ему застучало в висках.

– Черт! – вырвалось у него.

И он, с тяжелым сердцем и с ожиданием нового, уже более оправданного приступа страха подошел к двери в комнату.

Осторожно осмотрелся внутри. К удивлению, заметил на письменном столе наполовину пустую бутылку коньяка. Его бутылку коньяка, которая обычно стоит на нижней полке навесного кухонного шкафчика.

– Вот что она нашла вместо ключа?! – Грустно усмехнулся.

А глаза уже смотрели на занавеску, прикрывавшую от его глаз дверь на балкон.

Набравшись решительности, словно спортсмен перед стартом, Олег резко подошел и сдвинул занавеску. И замер. Замер, встретившись взглядом с сидевшей за балконной дверью с бокалом коньяка в руке бледной, казалось, дрожащей от холода Риной.

Балконная дверь оказалась «закрытой» на полотенце.

– Ты решила простудиться? – Сердито спросил он, распахнув дверь, подхватив высвободившееся зеленое полотенце и взглядом требуя, чтобы Рина вернулась в комнату.

Недопитый коньяк чуть не выплеснулся из бокала, когда она споткнулась о порожек. Прошла к дивану и опустилась на стул.

Олег схватил одеяло и набросил на ее плечи. Рина высунула из-под одеяла руку с бокалом, сделала глоток. И тут на ее щеках заблестели слезы.

Бисмарк стоял перед ней, смотрел на нее с жалостью.

– Может, чаю? – предложил миролюбиво.

Она отрицательно мотнула головой.

– Лучше веревку! – Прошептала едва слышно.

– Какую веревку?

– Чтобы повеситься, – ее шепот зазвучал отчетливее.

– Ты чего? – перепугался Бисмарк. – Два раза тебя закрыли и ты уже вешаться?..

– Да закрывай сколько хочешь! – Она подняла на него взгляд. И только тогда он понял, что до этого момента она на него не смотрела, а значит, говорила скорее сама с собой, чем с ним. – Я жду того часа, когда жизнь моя обретет смысл. И он то приближается, то исчезает. Но когда приближается, то не настолько близко, чтобы я могла за него ухватиться и понять, что я тут не зря!

– Тут? – Олег оглянулся по сторонам и сразу поймал на себе презрительный, уничтожающий взгляд Рины.

– Тут, на земле, – прошептала она сердито. – Это ты, не имея в жизни никакой миссии, можешь быть счастлив и спокоен! Я так не могу! Я знаю, что время придет! Но я устала ждать! Я так устала!

– Миссия? «Время придет»? – повторил он ее слова. – Тебя что, сектанты оболванили?

– Ненавижу, –