Секс с чужаками - Эллен Датлоу

Он не видел, что в этом уж такого трудного, учиться в школе. Такого, чтобы заслуживало награды. Все, что ты должен делать, это не высовываться и не привлекать к себе внимания. И там были всякие вещи, занимаясь которыми, ты проводил день: он участвовал в оркестре, это было нормально. Он играл на баритональном саксофоне — это было довольно легко, потому что не нужно играть никаких мелодий, знай себе похрюкивай, создавая фон всему остальному. Он сидел прямо перед секцией тромбонов, которая состояла из парней постарше, и мог слушать, что они говорят, как заключают пари, которая из девчонок — первогодков следующей начнет брить ноги. Еще они много шутили о том, как забавно флейтистки складывают губы, когда играют. Интересно, выглядят ли они так же забавно, когда держат во рту что-нибудь другое? Его эти речи смущали, потому что флейтистки сидели прямо напротив секции саксофонов и одной из них он уже пару раз назначал свидания.

Один раз, когда они были вдвоем, она дала ему листок бумаги, который держала сложенным в заднем кармане джинсов. Бумажка сделалась выпуклой, в точности той же формы, что ее зад, и он чувствовал себя странно, когда брал бумажку и разворачивал. Бумажка оказалась скопированной на мимеографе диаграммой, которую дал ей священник ее епископальной молодежной группы, точно так же, как и остальным девочкам в группе. Диаграмма показывала, какие части своего тела они могут позволять трогать мальчикам на какой стадии. Нужно быть с ней обрученным, с кольцом и со всем прочим, прежде чем можно будет расстегнуть ее лифчик. Он сохранил эту бумажку, положив ее в одну из своих домашних книжек. В некотором роде это было облегчение — знать, что именно от тебя ожидается.

Это его и тревожило в поездке туда, вместе с отцом, дядей и остальными — он не знал, что ему предстоит, когда они приедут. Ночь перед этим он пролежал без сна, силясь догадаться. Он включил свет и достал бумажку, которую дала ему девочка-флейтистка, рассматривая пунктирные линии, которые как бы выделяли область между горлом и пупком фигурки на диаграмме, и другую область, пониже, которая выглядела, словно трусики или плавки. Затем он сложил бумажку и сунул обратно в книжку, где она хранилась. Едва ли диаграмма как-то поможет ему там, куда он отправляется.

— Ну ладно, пора в дорогу, — дядя Томми высунулся из окна со стороны водительского сиденья и похлопал ладонью по металлу дверцы. Они всегда ездили туда на машине Томми, потому что она была самой большой — старый «Додж», который даже на ровной дороге раскачивало, как лодку. Все остальные скидывались на бензин. — Давайте, поехали, — широкая желтозубая ухмылка Томми разъехалась еще шире; он уже успел приложиться к пиву, упаковка из шести банок которого была припасена на полу.

На какое-то мгновение он подумал, что его взять забудут. В машине, когда она подрулила к дому, уже сидело пятеро, да его отец был шестой. Он стоял на крыльце, чувствуя, как тайная надежда дергает узелок у него внутри.

— Э, парни, да какого черта вы себе выдумали? — голос одного из сидевших в автомобиле разнесся в теплом вечернем воздухе. Это был Бад, тот, который работал на фабрике шлакоблоков. — Всемером нам никак не втиснуться, да еще чтоб туда всю дорогу ехать.

Тот, который сидел рядом с Бадом, посреди заднего сиденья, засмеялся.

— Ну, черт возьми, ты же можешь ведь просто у меня на руках ехать.

— Как же, а ты можешь прокатиться вот на этом, — Бад сунул ему под нос фигу, потом высосал из банки остатки пива и швырннул ее на обочину. — Ну, можете веселиться без меня, ребята. У меня есть и всякая другая хреновина, которой надо заняться.

Ухмылка Томми снова сделалась шире.

— У старины Бада возраст сказывается. С тех пор, как эта малышка его в спину трахнула.

— В задницу тебя она трахнула.

Стоя на крыльце, он смотрел, как Бад уходит прочь, и синий свет уличных фонарей серебрит шлакоблочную пыль на его спецовке. Он не знал, на самом деле Бад разозлился — может, из-за того, что он едет с ними и занимает место в автомобиле — или это просто шутка такая. Он часто не мог понять, шутят его отец с приятелями или же нет.

— Пошли, — его отец уже сел в машину, спереди, и выставил локоть из окошка. — Чего ждешь?

Он проскользнул на заднее сиденье. На нем еще сохранилась пыль с рубашки Бада, повыше его собственных плеч. «Отправляемся», — сказал отец и его голову толкнуло назад, прямо в шлакоблочную пыль. Сидевший возле него друг его отца вынул банку пива из упаковки и протянул ему. Он взял банку, не открывая, позволяя ее холоду просачиваться в ладони, между тем как улицы поворачивались и качались вокруг автомобиля, пока они не миновали последний фонарь и не выехали на прямую дорогу, уходящую к южным холмам.

Всю дорогу туда разговаривали о бейсболе. Или о футболе, громко крича, чтобы перекрыть радио, которое Томми включил на всю катушку. Он их не слушал, а просто навалился плечом на дверцу, ловя дыхание в бьющем навстречу ветре, от которого краснело лицо. Долгое время ему казалось, будто что-то бежит рядом с автомобилем, собака или кто-нибудь вроде этого, только быстрее, чем бегают собаки, потому что дядя Томми разогнал машину за семьдесят. Эта собака, или это что-то, мчалось скачками в тени сбоку от дороги, с широченной ухмылкой на морде, такой же, как у Томми, уставясь глазами-искорками прямо на него. Но когда навстречу проехал другой автомобиль, мазнув по дороге фарами, собаки не оказалось. Только скалы и кусты проносились мимо, срываясь во тьму позади. Он высунул голову еще дальше и сощурился; рев ветра поглощал голоса, раздающиеся в машине. Желтые, словно монетки, глаза собаки приплясывали во тьме, держась рядом с автомобилем и улыбались ему.

— Ну вот, прры… ехали, — дядя Томми расплющил пустую пивную банку о руль, а потом выбросил за окошко.

Он посмотрел вперед, вывернув шею, чтобы заглянуть за плечо сидящего впереди отца. Он увидел мост и цепочку огоньков вдоль него. А дальше еще огни — с той стороны моста был город. Он откинулся на сиденье, причесываясь растопыренными пальцами.

Огоньки, когда они добрались до моста, оказались похожими на рождественские фонарики, целые цепочки цветных лампочек сплетались над дверями зданий и даже пересекали улицу, покачиваясь наверху и отодвигая ночное небо. Были здесь и другие огни, какие можно увидеть всюду — мигающие стрелки, указывающие на то или на другое, большие желтые квадраты с пластмассовыми полосами, на которые крепились черные буквы, затянутые проволочной сеткой, чтобы не лезли руками.

Томми медленно повел машину, пробираясь ползком сквозь уличное движение, поглотившее их, стоило им оказаться в городе. Столько других машин, и все едут так медленно, что прохожие спокойно переходят улицу от освещенных дверей по одну ее сторону к таким же по другую, просто пробираясь между машинами. Или, если прохожие были помоложе, а машины стояли бампер к бамперу, тогда они упирались ладонями в капот и багажник и просто перескакивали, один раз быстро наступая на сомкнутые бамперы посередине, и все время смеялись и обменивались криками.