Секс с чужаками - Эллен Датлоу

— Еще нет. Его еще не напечатали.

«Зачем пришли говорить?» — осведомилась она.

— Потому что ты его написала и его приняли к публикации, а люди любят брать интервью у знаменитых писателей, — Дуглас погладил Анни по плечу.

— Пора идти, — сказал он, увидев, как им машут изнутри дома.

Анни одним махом сгребла его в объятия и потащила внутрь.

— Вот! — воскликнул Дуглас, обращаясь к Терезе и включил видеомагнитофон.

Сначала — общий вид школы со стороны пыльной подъездной дороги, простое прямоугольное здание, безличное и функциональное. Голос репортера произносит:

«Здесь, недалеко к юго-востоку от города, располагается особая школа с совершенно необычными учениками. У здешних воспитанников немного шансов получить работу по окончании образования, зато каждый год в фонды этого учреждения поступают миллионы долларов».

На экране появляется Анни за своей пишущей машинкой, тычущая длинными пальцами в клавиши; из машинки медленно выползает листок бумаги, покрытый большими черными буквами.

«Это Анни, пятнадцатилетняя самка орангутана, которая учится в школе в течение пяти лет. Прежде, чем оказаться здесь, она с отличием закончила другую «обезьянью школу» в Джорджии. А теперь Анни стала писателем. Недавно она отослала свой рассказ в детский журнал. Редакторша журнала узнала, что Анни — орангутан только после того, как приняла рассказ к публикации.»

Анни неуверенно смотрит в камеру.

«Анни умеет читать и писать, понимает английскую речь, но сама она не умеет говорить. Она пользуется языком знаков, напоминающим тот, на котором общаются глухонемые, — интонация диктора изменилась с повествовательной на разговорную. — Анни, как получилось, что ты начала писать?»

Дуглас увидел на маленьком экране самого себя, наблюдающего, как Анни сигналит в ответ: «Учитель сказал, чтобы я писала». Он видел, как он ухмыляется, кося глазами в камеру, но в основном глядя на Анни. На экране возникло его имя с пояснением: «Учитель орангутана». Сцена вызвала у Дугласа неловкость.

«Почему вы отослали рассказ Анни для публикации?» — спрашивала женщина-репортер.

Дуглас подает Анни знак; она подходит, чтобы потереться об него и поворачивается лицом к камере. На морде у нее написано торжество.

«Наш администратор, доктор Моррис, и я — мы оба прочитали рассказ. Я заметил, что по-моему, он не хуже, чем любой детский рассказ, а доктор Моррис ответила: «Ну так отправьте его в журнал». Редактору рассказ понравился». Анни делает Дугласу знак, что хочет в туалет. Затем на экране возникает доктор Моррис у себя в кабинете; на коленях у нее сидит, похлопывая в коричневые ладошки, шимпанзе.

«Доктор Моррис, ваша школа была основана пять лет назад благодаря пожертвованиям и правительственной дотации. Какую цель вы здесь преследуете?»

«Ну, в последние несколько десятилетий обезьян — главным образом шимпанзе, таких, как присутствующая здесь Роза — стали в порядке эксперимента обучать языку жестов. Главным образом для того, чтобы доказать, что обезьяны действительно способны пользоваться речью.» Рози просовывает кончик пальца в золотое колечко — сережку доктора Моррис. Доктор Моррис осторожно отводит ее руку. «Мы начинали с идеи дать обезьянам настоящее образование, сравнимое с образованием в младших классах, — она смотрит на шимпанзе. — Или хотя бы ту его часть, которую они смогут усвоить».

«У вас в школе учатся два орангутана и шесть шимпанзе. Есть ли какая-нибудь разница в их обучении?» — спрашивает женщина-репортер.

Доктор Моррис энергично кивает.

«Шимпанзе очень умные, но у оранга совершенно другая структура мозга, что делает его более приспособленным к абстрактным рассуждениям. Шимпы многое схватывают быстрее, оранги более медлительны. Но орангутан способен к более глубокому обучению».

На экране Вернон, раскачивающийся на веревках перед школой. Репортерша, принимая Вернона за Анни, произносит:

«Ее преподавателю Анни с самого начала показалась особенно способной ученицей. Основные предложения, которые она печатает на своей машинке, просты, но представляют собой оригинальное развлечение.»

Вновь Анни за пишущей машинкой.

«Если вы думаете, что это простое обезьянничанье, то лучше подумайте над этим еще раз. Берегись, Толстой!»

Чувствуя подавленность из-за краткости и легковесности передачи, а также из-за дурацкого замечания об «обезьянничаньи», Дуглас выключил телевизор.

Он долго сидел на одном месте. В какой-то момент во время просмотра Тереза ушла спать, покинув его молча и незаметно. Полчаса протаращившись в пустой экран, Дуглас перемотал пленку и, выключив звук, прогнал запись до того места, где появлялось лицо Анни.

Здесь Дуглас остановил изображение. Ему казалось, он почти чувствует, как мягок на ощупь ореол рыжей шерсти под ее подбородком.

Он не мог заснуть.

Тереза сбросила с себя простыню и лежала на боку, спиной к нему. Дуглас смотрел на очертания ее плеча и спины, проводил взглядом вниз, в углубление талии, затем вверх, по изгибу бедер. Ее ягодицы были как два округлых овала, один на другом. Кожа у нее была гладкая и блестящая в сочащемся через окно свете уличных фонарей. Она слегка пахла шампунем и уж совсем чуть-чуть — женщиной.

Всякий назвал бы любовью то, что Дуглас чувствовал к Терезе, пока он думал о ней в общем. И все же он помимо воли почти постоянно был на нее сердит. Когда ему казалось, что он может ее развлечь, это кончалось тем, что она по каким-то туманным причинам обижалась. Ее всегда такие нежные губки исторгали отрывистые и жестокие слова в его адрес. Она все воспринимала всерьез; неурядицы и размолвки множились и Дуглас не мог ни сладить с ними, ни поправить наносимый ими урон.

Под этой атласной кожей, скрывалось столько напряжения и тревоги. Чувствительности и страха. Он уже и пробовать перестал добраться до более счастливых составляющих ее личности, он не понимал — куда они могли деться. Он уже не стремился ее любить, но он и не то чтобы не хотел этого. Просто это стало как бы неважно.

Иногда он думал, что легче было бы иметь в женах кого-нибудь вроде Анни.

Анни.

Он любил ее мохнатое личико. Он любил неподдельную радость, написанную на нем, когда Анни его встречала. Эта радость никогда не исчезала. Характер Анни был теплым и светлым, она никогда ничего не боялась. Она не искала другого смысла в его словах — просто слушала и говорила с ним. Они чувствовали себя вдвоем так естественно. Анни была так полна жизни.

Дуглас убрал руку с плеча Терезы. Теперь ее кожа казалась ему голой, никчемной оболочкой.