Секс с чужаками - Эллен Датлоу

Синяя линия внутри ее руки стала теперь ярче, отчетливей.

— Давай, — сказала она. — Коснись ее. — Она нагнулась вперед, приблизившись ртом к его уху. — Ты должен.

Он потянулся к ней — медленно — и положил кончики пальцев на синюю линию. На мгновение он почувствовал шок, словно от электрического удара, полученного от человечка в баре. Но не отнял руки от разреза, который женщина продолжала держать для него открытым. Кончиками пальцев он чувствовал, как дрожит внутри кровь.

Ее веки приопустились, так что она смотрела на него теперь сквозь ресницы. Улыбалась.

— Не уходи… — он видел, как движется язык между ее губ. — Есть еще что-то…

Ей пришлось выпустить края разреза, чтобы взять его за руку. Кожа и плоть сомкнулись на его пальцах, пониже костяшек. Он по-прежнему мог заглядывать внутрь разреза там, где их руки не давали ему закрыться.

Она отщипнула от кости белую нить.

— Вот… — Она подсунула его пальцы под сухожилие. Как только пальцы зацепили его, натягивая м поднимая вверх над блестящей мышцей, ее собственные пальцы на той руке, что была вскрыта, согнулись тоже. Ладонь сложилась чашечкой, хотя в ней ничего не было. Мягкий жест, ласка.

Он едва был в силах дышать. Воздух, проникающий в его горло, густо насыщал сладковатый запах женщины и тот, другой запах, сырой и острый, которым пахло от его дяди.

— Видишь? — женщина низко склонила голову, заглядывая ему в глаза сквозь ресницы. Грудь ее блестела от пота. Темная прядь ее волос, кончики которых слиплись от крови, пристала к его протянутой руке. — Видишь, в этом нет ничего плохого, верно?

Она хотела, чтобы он сказал «да», хотела, чтобы он сказал — все в порядке. Она хотела, чтобы он не боялся. Но он не мог ничего сказать. Запах сделался вкусом и лег ему на

язык. Наконец он кое-как сумел мотнуть головой. Ее улыбка была самую чуточку грустной.

— Ну так отлично, — она медленно кивнула. — Продолжим.

Ее разрезанная рука сжалась уже в кулак, совсем маленький, у нее ведь были такие маленькие руки. Кровь, натекшая на ладонь, просачивалась между пальцами. Другой рукой она заставила его покрепче сжать вытянутое изнутри сухожилие. Затем взяла его за запястье и потянула, так что сухожилие наконец с обеих сторон оторвалось от костей, к которым было прикреплено.

Она заставила его поднять руку, с которой с двух сторон свисало сухожилие. Она откинула голову и жилы на ее горле натянулись.

— Продолжай… — она откинулась на подушку. Она потянула его к себе. Одна из ее рук лежала на матрасе ладонью вверх и разрез на ней зиял красным. Другой рукой она вела его руку.

Его пальцы оставляли красные следы на поверхности ее грудной клетки. — Сюда… — она подтолкнула его руку вниз. — Ты должен как следует нажать. — Кожа разошлась и его пальцы погрузились внутрь, скользнув кончиками по тонкой кости ребер.

— Вот так… — шептала она, кивая с закрытыми глазами. — Теперь ты понял…

Ее рука соскользнула с его ладони, погладила запястье, прошла вдоль предплечья. Теперь она уже не держала и не вела его, но только касалась. Он знал, чего она от него хочет. Его пальцы сомкнулись вокруг ребер, кровь заструилась вдоль руки к локтю и отверстие в коже разошлось шире. Он приподнялся и потянул, и грудная клетка женщины распахнулась ему навстречу; те ребра, что повыше, отделились от грудины и все мягко захрустели, выламываясь из спинного хребта.

Его рука проникла внутрь, отодвигая крыло ребер еще дальше назад. Кожа женщины расступилась, разрез пробежал вверх меж грудей. Теперь он видел все, все предметы, подвешенные там, в красном пространстве, тесно прижатые друг к другу, точно мягкие камешки в гнезде. Предметы дрожали, когда его рука проходила между ними, пленки оболочек натянулись, затем разорвались и его кисть и предплечье охватила губчатая ткань.

Он потянулся выше, теперь его тело полностью находилось над ней и он удерживал свой вес на другой руке, глубоко ушедшей в матрас и в собравшуюся возле женщины красную лужу. Колени ее прижимались к его бедрам. И тогда он нащупал рукой что-то вздрагивающее. Его пальцы сомкнулись, он крепко сжал это в кулаке и увидел отражение своего жеста на лице женщины.

Кожа разошлась еще дальше, красная линия прорезала ее горло, дойдя до челюстного сустава. Женщина приподнялась на подушке, мягко охватывая его, прижимаясь к его груди. Она обняла его рукой за плечи, притягивая поближе к себе.

Женщина запрокинула голову, прижимаясь горлом к его рту. Он открыл рот и его рот наполнился; он задыхался, пока не был вынужден проглотить. Что-то теплое текло по его лицу и проливалось в горло, пульсируя в такт с биениями у него в кулаке.

Он глотнул снова, уже быстрее, и красный жар хлынул внутрь него.

Оно лежало на кровати и не шевелилось. Он стоял рядом и смотрел на это. Он даже не слышал, дышит ли оно еще. Единственным звуком в маленькой комнатке был звук капель, падающих на пол с края матраса.

Он потянулся вниз дрожащими пальцами и коснулся руки того, что лежало на кровати. Рука лежала на подушке открытой ладонью вверх. Залитая сверху красным, сама плоть была белой и холодной. Он коснулся краев разреза в предплечье. Синяя вена и сухожилие уже ушли внутрь и почти скрылись из виду. Кожа начинала срастаться, концы разреза превратились в тонкую белую линию, которую он даже не смог нащупать, хотя и оставил на ней красные отпечатки. Он отнял руку, затем отвернулся от кровати и, пошатываясь, вышел в коридор, где свисала с потолка единственная лампочка.

Когда он пересекал бар, все подняли взгляды и увидели его. Проходя мимо пустых сульев, он не отставлял их в сторону, а расталкивал ногами. Дядя Томми подвинулся, освобождая для него место в кабинке. Он тяжело уселся, стукнувшись затылком о гладкую обивку у себя за спиной.

Только что все смеялись и говорили, но сейчас они замолчали. Приятели отца возились среди стоявших перед ними бутылок, не желая поднимать на него взгляды.

Отец выудил из кармана носовой платок, синий в клеточку.

— Держи… — голос был негромкий, самый мягкий голос, какой он вообще слышал у своего отца. Отец протягивал ему платок через стол. — Вытри себя малость.

Он взял платок. Долгое время он сидел и смотрел вниз, на свои руки и на то, в чем они были измазаны.

Все снова смеялись и шумели, удерживая темноту шумом на расстоянии. Отец, дядя и их приятели надрывались и вопили, и швыряли из окон пустые банки. Машина мчалась прямо вперед, рассекая пустую ночь.

Он подставлял лицо ветру. Там, в темноте, бежала собака с оскаленными зубами и с глазами, точно светящиеся раскаленные монеты. Она перепрыгивала через камни и высохшие кусты, держась вровень с автомобилем, никогда не отставая и держа путь к той же самой цели.