Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Составь перечень!
– Что?
– Очередность. Определи, кого следует спасать прежде всего.
– Но… но это же чудовищно!
– Ведь есть же люди, которыми ты особенно дорожишь?
– Разумеется, ты, Мама, Барак, Тибор, мои сестры, мои…
– Прекрасно! Какие люди представляются тебе наиболее полезными?
– Все тот же Тибор, Барак, Влаам.
– Если хочешь советов для второго перечня, предлагаю отобрать молодых и крепких людей, которые смогут выжить и произвести потомство.
– Нура! Ты бы бросила стариков?
– Они уже достаточно пожили.
– Каждая жизнь имеет значение.
– В принципе да, но в общине – нет! – возразила она, точно ножом отрезала.
Перспектива выбора была мне невыносима. Я чувствовал ответственность за всех без исключения жителей своей деревни. И видел решение проблемы в том, чтобы ускорить строительство и обеспечить место каждому. А потому попросил Барака и нескольких здоровяков, быстро завершивших свои полевые работы, подсобить Влааму, взявшись валить деревья, обрубать с них ветки, пилить на брусья, балки и доски.
Шли месяцы, и плавучие дома множились. Бывало, приходя к выводу, что мы никогда не будем готовы, я впадал в беспокойство; иногда я не понимал, почему мы так изнурены; каждый следующий день походил на предыдущий, ночи были неразличимы, ничего не менялось, и мысль о том, что катастрофа может произойти в любой момент, становилась столь же абстрактной, сколь и абсурдной.
* * *
Все началось с тишины.
В то утро, когда мы под безоблачным небом карабкались к деревне столяров, Тибор обернулся ко мне и воскликнул:
– Ты слышишь?
– Что?
– Ничего.
Мне стало не по себе, и я озадаченно уставился на него. Он уточнил:
– Больше ничего не слыхать.
Вот и объяснение тому ощущению удушья, которое я испытывал! Внезапно умолкли птицы. Их молчание оглушало нас, как невыносимый шум.
Эта непривычная немота исказила плотность воздуха, солнечный свет, краски пейзажа. Я как-то инстинктивно ощутил опасность.
– Смотри!
Тибор вытянул руку в сторону холма. Позади нас, застилая небосвод, разрывая его в темные клочья своим зигзагообразным полетом, хлынули из пещер тучи летучих мышей, которые обычно охотятся по ночам, а днем спят.
В траве стремительно, торопливо скользнула змея. Потом другая. Пять, десять. Повсюду из своих укрытий поспешно вылезали медяницы, аспиды, ужи, гадюки и бросались на штурм склона. За пресмыкающимися бежали крысы, полевки и лесные мыши, наводя на мысль о полнейшем беспорядке: жертвы преследовали своих хищников… На тропе, по которой мы шли, столпились блестящие приземистые скарабеи и тоже предприняли скорый и неумелый подъем; дорога покрылась плотным слоем движущихся панцирей, в их надкрыльях мерцали мимолетные радуги.
В деревне завыли собаки, забеспокоились свиньи, закричали, забились, терзаемые переполнявшей их тревогой. Заревел осел. Всех животных обуял страх, их агрессивность и дрожь все возрастали.
Черты Тибора исказились.
– Вот оно.
Мы внимательно всматривались в окрестности. Все было неподвижно; поверхность Озера являла взгляду его опаловое спокойствие.
– Что происходит внизу?
Мы спустились на берег, чтобы увидеть, что делается у кромки воды, и заметили там непривычное движение чего-то зеленовато-сероватого. Выброшенные водами толстопузые жабы с шероховатой кожей приземлялись на берегу, скакали, шлепая, как мокрые мешки, и, словно мячи на ножках, с кваканьем разбегались. В излучине, где река впадает в Озеро, мы склонились над темным завихрением: сопротивляясь мертвой волне, рыбы пытались подняться против течения, как лосось весной.
Тибор потянул меня за руку:
– Нельзя терять ни секунды, Ноам! Веди людей в плавучие дома.
На сей раз я не успокаивал своих односельчан, а с воплем бросился по главной улице:
– Озеро сердится! Бегом наверх! Все к столярам! Быстро!
На порогах домов появились люди; их лица выражали оторопь и недоверие. Даже когда Озеро, по своему обыкновению, мирно разливалось, откуда-то издалека налетали целые стаи птиц, гусей и уток. И сейчас они тоже двигались сомкнутыми рядами, на большой скорости, так плотно и неумолимо, что мы воображали, будто они нас атакуют. На краю деревни дикие лошади пустились в слепой неистовый галоп, пронеслись по улицам, почти касаясь домов, свалили заборы и исчезли. Животные явно ощущали то, о чем мы не ведали.
Страх опасности распространился гораздо быстрее, чем ее осознание. И в мгновение ока объял нас. Теперь уже никто больше не искал причин, все собрались бежать.
Я ринулся домой, схватил Нуру за руку, бросился к Бараку и Маме, которые без единого слова последовали за нами. Задыхаясь, мы вскарабкались по крутой тропе, ведущей в лагерь столяров.
Они тоже встревожились: мужчины, женщины и дети метались с места на место, собирая свои пожитки.
Страшно закричала какая-то старуха. Люди умолкли и замерли.
На нас надвигалась огромная волосатая туша. Гигантский, почти черный медведь шел по деревне, далеко выбрасывая вперед лапы. Он ни на кого не смотрел и никого не замечал – он прорывался вперед, опустив морду, полузакрыв глаза, задыхаясь и обезумев от ужаса.
Страх медведя еще усилил наш испуг. Если уж снялся с места царь зверей, которого мы почитали как высшее божество, сомнений не оставалось: приближается конец света.
И тогда…
Поначалу нам показалось, что мы напуганы тишиной, обостренной вторжением медведя; тишиной, которая сгущалась, чтобы быть услышанной; на самом деле что-то выжимало тишину, выкручивало ее, вынуждало ее стонать, терзало ее, лишало ее сил, оно превратилось во вздох, в шепот, в завывание, в вопль. Это что-то, убивающее тишину, был Ветер.
И он налетел – злобный, свирепый Ветер.
Ветер небывалый. Ветер невиданный. Ветер головокружительного неистовства.
Нет ничего таинственнее Ветра. Откуда он приходит? Куда идет? Придя из неведомого, направляясь в неведомое, он колошматит, лупит, подымает, швыряет, рвет и разметает. Я вообще ненавидел ветер, этих внезапных, капризных, ненужных Демонов, непредсказуемых и необъяснимых, но этот показался мне худшим из них.
Ледяная ладонь сдавила мне плечо.
Стоящий позади меня с мертвенно-бледным лицом и вытаращенными глазами Тибор кивнул на Озеро.
Из зияющего горизонта подымалась выше горы гигантская Волна и стремительно неслась в нашу сторону, чтобы поглотить нас.
2
Волна яростно, неизменно, неумолимо двигалась вперед.
Смерть готова была обрушиться на нас – я был в этом убежден, хотя суетился вместе со всеми остальными, чтобы организовать наше спасение. Меня меньше ужасала необходимость искать мешки и бурдюки, складывать в стопки одеяла и собирать провизию, чем, остолбенев, с разинутым ртом и выпученными глазами, ждать собственного уничтожения. А потому, чтобы не поддаваться страху, я отдался движению. Не решаясь на отчаяние, я счел, что лучше выбиться из сил и задохнуться, чем окаменеть от ужаса.
Покуда мы различали
