Виктор Цой. Последний год. 30 лет без Последнего героя - Виталий Николаевич Калгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через 20 минут мы уже сидели в головной кабине локомотива, а еще через пять минут, устав от радостного Славкиного щебетания, мы были благополучно препровождены в хвостовую кабину. Затем мы под песни Цоя со Славкиной «Электроники» доехали до Бологого, где локомотив сменили. Пришедшая смена не была столь лояльна к цели нашей поездки, и через пять минут мы уже стояли на пустынном утреннем перроне, беспомощно озираясь в поисках спасения. Когда же вагоны, дрогнув, тронулись и медленно стали набирать скорость, я в отчаянии запрыгнул в забытую и не закрытую беспечными молоденькими проводницами (к которым мы до этого уже безуспешно обращались!) дверь, а следом за мной подвиг повторил и Славка. В тамбуре нас встретили разъяренные пэтэушницы, попытавшиеся нас высадить на полном ходу. Но пущенное мною в ход скопившееся за это время красноречие и Славкино молчаливое обаяние позволили нам уже через пару минут сидеть в служебном купе и угощаться предложенным чаем.
Андрей Машнин:
В августе в «Камчатке» топили по-летнему, и как раз была моя смена. Утром мы с женой Ольгой приехали из Москвы и сразу отправились в котельную. Включили телевизор, по которому показывали сетку и звучало радио «Маяк». В таком сопровождении стали собирать к сдаче бутылки, чтобы еды купить. Бутылки летом все засовывали в зимние котлы, чтобы не мешались под ногами. И тут по радио во время новостей объявляют это самое. Текст был такой: сперва «музыкант группы КИНО»… (мы успели мгновение подумать, кто из них) …Виктор Цой. Снаружи лето. Чирик-чирик. «Маяк» что-то дальше бубнит. А нас накрыло. Что делать? Пошел я всем звонить, и начали съезжаться кочегары, кто был в городе. Насобирали денег, а были еще талонные времена, и августовских талонов на бухло уже ни у кого не осталось. Но были сентябрьские. Пошли с ними на Добролюбова в винно-водочный отдел. Там очередь, все нервные, как обычно. Отстояли мы и стали просить продавщицу продать нам водки на сентябрьские. Она – ни в какую. Говорим: у нас друг умер, очень надо. В очереди нашлись мужики, вошли в положение, поменялись мы талонами, взяли две-три 0,5 на первое время. Так и посидели последний раз в тишине, помянули…
Из воспоминаний поклонника группы «КИНО»:
Мне было тогда восемь лет. Брат, листая свежую газету, с удивлением сказал: «Цой разбился!». Сложно сейчас даже представить такое, чтобы об этом узнали спустя время, из газеты… Но тогда было так. Причем в газете было написано, что разбился на мотоцикле. Дикий вообще голод информационный был…
Питер сошел с ума. Уже 16 августа 1990 года двор ленинградского рок-клуба был превращен в один большой безутешный лагерь поклонников и поклонниц «КИНО». Фанаты слетелись из разных уголков страны, чтобы проститься со своим кумиром. Весь рок-клубовский двор был в портретах Виктора, землю буквально устилал ковер из живых цветов. Из принесенных кассетников звучала музыка «КИНО».
Дмитрий Левковский:
У меня дома есть фотки с дня смерти Цоя. Мы тогда приехали в клуб рано и узнали почти первые. А у меня как раз камера была. Короче, там получился натуральный репортаж, фотосессия с 11 до 15 часов во дворе рок-клуба – масса горюющих людей, все в фенечках.
Растерянная рок-клубовская администрация просто не знала, что делать. Дежурившей во дворе «скорой» тоже пришлось несладко. Несколько человек вскрыли вены во дворе рок-клуба, и пришлось немедленно направлять их в больницы. В огромной толпе плачущих людей постоянно кому-нибудь становилось плохо, и работы у врачей было более чем достаточно… На ходу придумывались способы немного утихомирить неуправляемую толпу. К примеру, как только из толпы слышались призывы «уйти вместе с Витей», администрацией рок-клуба тут же объявлялась минута молчания в память о Викторе, что на какое-то время остужало не в меру горячие головы[53].
После сообщения о смерти Виктора Цоя в Москве, на Старом Арбате, на стене дома № 37, выходящей в Кривоарбатский переулок, кто-то высоко, через всю стену, вывел черной краской: «Сегодня погиб Виктор Цой». Ниже в ответ кто-то приписал: «Цой жив»[54]. Стена на Арбате стала своеобразным алтарем, средством выражения горя людей, которые не могли попасть в те дни в Питер. Подобные стены Виктора Цоя в те дни появлялись в каждом мало-мальски уважающем себя советском городе от Москвы до Нарьян-Мара.
Журналист Татьяна Сулимова напишет:
После смерти Цоя началось целое движение по созданию локальных мемориалов в каждом городе Союза, а иногда даже и в маленьких деревнях. Но Цой пел нам не свои песни – он их считывал с души поколения и облек в форму то, что не сказали, но чувствовали сотни тысяч молодых людей.
Все это будет позже. А пока…
17–18 августа 1990 года
Пой свои песни, пей свои вина герой
Ты опять видишь сон о том, что все впереди
Стоя на крыше ты тянешь руку к звезде
И вот она бьется в руке как сердце в груди
Что теперь делать с птицей далеких небес
Ты смотришь сквозь пальцы
но свет слишком
ярок и чист
И звезда говорит тебе
Полетим со мной —
ты делаешь шаг и она летит вверх а ты вниз
Но однажды тебе вдруг удастся подняться вверх
И ты сам станешь одной из бесчисленных звезд
И кто-то снова протянет тебе ладонь
А потом ты умрешь и он примет твой пост[55]
Тело Виктора нужно было везти в Ленинград. Марьяна и Наташа на месте искали решение вопроса о транспортировке тела,
