Баталист. Территория команчей - Артуро Перес-Реверте

коллегам при галстуках из отдела новостей, или же экспертам, которые, стоя перед разрисованными цветными картами мира, объясняли геостратегические факторы, влияющие на события в мире, или министрам, всегда под завязку загруженным работой в Брюсселе, которые выступали в трехчасовых новостях с улыбкой и всегда говорили о себе во множественном лице: «Мы имеем, мы собираемся, мы не потерпим». Для Барлеса все в мире сводилось к более простым вещам: вот она – бомба, вот – убитый, а вот – самый что ни на есть сукин сын. В действительности это было всегда одно и то же варварство: начиная с Троянских войн и заканчивая Мостаром или Сараево, всегда одна и та же война. Однажды он выступал на конференции в Саламанке перед студентами факультета журналистики. Учащиеся слушали и конспектировали с широко раскрытыми глазами, пока Барлес рассказывал им о ценах на услуги проституток в Маниле, о том, как завести угнанную машину без ключа, как дать на лапу иракскому полицейскому, и тем временем руководители кафедры – а это был папский университет[231] – беспокойно переглядывались, терзаясь в сомнениях, правильно ли они выбрали докладчика.

– Это одна и та же война, – говорил он студентам. – Во время Троянской войны я был еще слишком молод, но за последние двадцать лет мне довелось увидеть немало. Не знаю, что вам рассказывали до меня, но я там был и клянусь вам, что на любой войне происходит одно и то же: где-то несчастные, полумертвые от страха люди в военной форме разных формирований стреляют друг в друга, сидя в окопах, перемазанные глиной, а какой-нибудь урод в уютном кабинете с кондиционером, покуривая сигару, далеко от линии фронта занимается разработкой дизайна знамен, созданием национальных гимнов и установкой памятников неизвестному солдату, зарабатывая таким образом на всей этой крови и дерьме. Война – это бизнес лавочников и генералов, дети мои. А остальное – вранье.

– Что касается Балкан, – объяснил Барлес своим будущим коллегам-конкурентам (почти все присутствовавшие в зале были женщины; невероятно, но все эти девушки собирались стать журналистками!), – то они всегда были приграничной зоной. Здесь проходила линия противостояния Австро-Венгерской и Османской империй, и на протяжении столетий жители этого региона постоянно менялись ролями, становясь то палачами, то жертвами в длинной череде трагедий. – Барлес посмотрел на девушек в первом ряду – они старательно записывали – и решил добавить красок. – Вы, конечно, всё это слышали: имперские солдаты и чиновники; беглецы, нашедшие убежище на другой стороне, христианизированные мусульмане, исламизированные христиане, турки, которые насиловали молодых христиан, и все такое прочее. – Студентки прекратили записывать, а женщина-декан с тревогой посмотрела на часы. – Это были войны на классический манер: репрессии, вырезанные подчистую селения, изнасилованные женщины, преданные огню урожаи. Эти раны еще кровоточат. В конце концов, Сараево еще сто лет назад принадлежало туркам. Для Западной Европы костры инквизиции, взятие Гранады, дань ста девиц, Варфоломеевская ночь, заговор бояр, Креси, Ватерлоо, моряки «Непобедимой армады», потерпевшие кораблекрушение, выброшенные штормом на побережье Ирландии и убитые там, Второе мая[232] – все это далекие события, отсеянные временем, воспринимаемые как часть прошлого, уже практически не связанного с настоящим. Но на Балканах память об исторических событиях еще свежа. Прадеды тех, кто сейчас сражается на войне, обнажали свои ножи во имя священных врат[233] или Австро-Венгерской империи. Сербский вопрос послужил бикфордовым шнуром для Первой мировой войны, а во время Второй мировой зверства хорватских усташей[234] с одной стороны и сербских четников с другой только закрепили традицию вражды и кровопролития. В каждой семье был прадед, которому турки перерезали горло; дед, погибший в окопах в тысяча девятьсот семнадцатом году; отец, расстрелянный нацистами, усташами, четниками или партизанами. А за последние три года к этим родственникам прибавились сестра, изнасилованная сербами в Вуковаре; сын, замученный пытками хорватов в Мостаре, и двоюродный брат, порубленный на куски мусульманами в Горни-Вакуфе. Там, на Балканах, – рассказывал своей молодой публике Барлес, – у каждого сукина сына есть свое мнение по поводу того, что произошло, а произошло это не так давно. Поэтому Балканы и вошли в двадцатый век, захлебываясь в крови, и таким же образом войдут в двадцать первый, что бы вам ни врал министр Солана.[235] Сербский национализм, все эти интеллектуалы, которые сейчас пытаются откреститься от порожденных ими преступников, Милошевича и Караджича, воспользовались в своих интересах привидениями прошлого в споре с теми, кто не хотел войны. И так называемый Запад, то есть мы с вами, согласились с тем, что так тому и быть. Самые грязные методы были пущены в ход при попустительстве пассивной Европы, неспособной вовремя стукнуть кулаком по столу и остановить это варварство. Бесстыдная и бессовестная европейская дипломатия, открыто поощрявшая сербскую агрессию, слишком поздно осознала свои ошибки и попыталась их исправить; это подтолкнуло сначала хорватов, а затем и боснийских мусульман на путь этнической чистки и кровавой резни. «Раз уж за подлость платят, – говорили они себе, – то пусть мы будем негодяями, а не жертвами на бойне». А потом все самое низменное в человеке вылезло наружу и довершило дело. Вот как это работает. Я только что подытожил для вас то, что происходит в Боснии, дети мои. Или, точнее, дщери мои. Так что пользуйтесь на здоровье полученными знаниями.

* * *

– Если жена без меня идти, никто заботиться о ней, – повторил хорват.

Барлес прочел в его лице угрюмое упрямство. Он был уже сыт по горло и хорватом, и его женой, и его хутором: у него больше не осталось слов. В любом случае Биело-Поле и факультет журналистики слишком далеко друг от друга. Так что слова лишние.

– Если сюда придут боснийцы, – в последний раз попытался убедить хорвата Барлес, – о ней тоже станет некому позаботиться.

– Это все, что у меня осталось.

Барлес неспешно кивнул и, взглянув в последний раз на парнишек, зашагал в сторону «ниссана». «Иногда, – подумал он, спиной чувствуя взгляды хорвата и детей, – лучше вообще не иметь семьи и вообще людей, о которых надо беспокоиться на этом свете. Тогда можешь позволить себе все: спасаться бегством, убивать, умереть самому или взрывать все, что под руку попадется, со спокойной душой».

V. Есть женщины со стальными яйцами

Над долиной послышался гул самолета. Хотя Барлес знал, что это патруль ООН, он все же инстинктивно оглянулся на ближайшие деревья в поисках возможного укрытия. Тремя годами ранее, в Вуковаре, сербский «МиГ», пролетевший на малой высоте и на предельно низкой скорости,