Том 6. Зарубежная литература и театр - Анатолий Луначарский

Не знаю, хорошая ли это манера — к собственному художественному произведению прилагать более или менее длинный поясняющий комментарий.

Во всяком случае, это манера Бернарда Шоу.

Должен сказать, что такое самокомментирование, насколько я помню, ни разу не было на пользу какому-либо произведению комедиографа, таким комментарием снабженному. Но в данном послесловии Шоу имеется, во всяком случае, очень много интересных мыслей. Интересных по себе или по отношению к автору.

Одна из главных таких мыслей выражена Шоу следующем образом:

«Часто оставляют без внимания благоразумное старое правило: „Не выливайте грязной воды, пока не достали чистой“, которое является поистине дьявольским советом, если не сделать к нему такого добавления: „И еще говорю вам: когда вы достали чистую воду, вы должны вылить грязную и сугубо позаботиться о том, чтобы они не смешались“».

И дальше Шоу пишет:

«А вот этого-то мы и не делаем. Мы упорно льем чистую воду в грязную, и в результате у нас в голове всегда путаница. Ум современного образованного человека можно сравнить только с лавкой, где самые последние и самые ценные приобретения валяются на отвратительной куче отбросов и ничего не стоящих древностей из музейного чулана».

Это сильно сказано. Но это относится — да простится нам — к самому Бернарду Шоу.

Чтобы ум его похож был на «лавку, где отвратительная куча» и т. д., — этого, конечно, никто не скажет. Но на некоторый музей, в котором собрана весьма интересная всякая всячина, ум Шоу иногда смахивает. А главное, если он подчас весьма колеблется «вылить грязную воду, не будучи уверен, что у него уже есть чистая», то с ним нередко случается, что, доставши чистую воду, он как раз льет ее в грязную и смешивает обе.

Вот, например, Шоу, по-видимому, окончательно убедился, что грязную воду библейского воспитания пора вылить. Однако он это делает очень нерешительно. Тут же, в этом же послесловии, он не может преминуть сказать очень много приятного по части Библии: о ее исторической роли (революционные солдаты армии Кромвеля и пр.), о том, что библейское образование было все же относительно положительным, пока не было лучшего, и т. д. Замечается какая-то невольная привязанность к Библии при этом у Шоу.

Выливать эту грязную воду Шоу и сейчас как будто бы неохота.

Но всякая такая, хотя бы относительная защита Библии есть уже — даже если Шоу выльет-таки из своего ведерка грязную воду — фактическое оставление на дне этого ведерка известного количества грязной воды, которая не может не замутить чистую.

Между прочим, за чистую воду Шоу как будто бы готов принять столь распространенный и во многих отношениях действительно прекрасно написанный учебник истории культуры Г. — Д. Уэллса6. Однако же мы должны сказать, что и сам этот учебник, на наш взгляд, представляет собою воду довольно-таки мутноватую. Этот учебник, в сущности глубоко оппортунистический, и его талантливость, — принося известную пользу, поскольку книга Уэллса во многих местах вышибает Библию, — приносит немало и вреда, поскольку успокаивает умы миллионов (учебник Уэллса в одних Соединенных Штатах разошелся в количестве двух миллионов) на половинчатых позициях.

Мне очень и очень жаль, каюсь, — даже немножко стыдно, что я не могу в этом месте сказать:

«Вместо половинчатой книги Уэллса возьмите лучше ту превосходную краткую, но вместе с тем достаточно полную, ясную и во всем верную историю культуры, которую с точки зрения марксизма-ленинизма коллективно написали ученые СССР и которую они в переводе на многие языки подарили человечеству».

К сожалению, я не могу этого сказать. Мы пока не добрались до того, чтобы выполнить эту задачу. Но мы ее непременно выполним, и скоро, потому что наши великие учителя: Маркс, Энгельс, Ленин — создали для этого все необходимые предпосылки.

А пока мне приходится ограничиться тем, чтобы бросить немножко нашего света, нашего бесспорного и действительно озаряющего света на вопрос об относительной ценности Библии, который, по-видимому, все еще беспокоит Шоу, а может быть, и многих других. Для этого я присоединяю в виде прибавления к настоящей книге несколько удивительных страниц из брошюры Энгельса «Об историческом материализме»7 (эта брошюра представляет собой перепечатку статьи, опубликованной Энгельсом в журнале «Нейе цейт» в 1892 году. Первоначально же эти тексты входили в предисловие к английскому переводу брошюры Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке»).

Идем немножко дальше. Продолжим еще нашу беседу с Шоу без маски. Мы встречаем… бога.

Да, да. Недаром Шоу попытался высмеять атеизм, как одну из форм «узости» в своей последней комедии.

О, разумеется, у Шоу очень утонченный бог. Это — порыв жизни, это — elan vital[36]. Но это все-таки — бог.

Ромен Роллан, другой наш дорогой друг, в своем великолепном большом романе «Жан-Кристоф» в одном месте с удивительным пафосом и блеском говорит о своем гипотетическом боге8. Этот бог Роллана не всемогущ, он не творец мира, — он только еще завоевывает мир. Он вождь, сумма или персонификация всего светлого, прогрессивного, разумного и доброго, что постепенно, в тяжелой борьбе, делает из хаоса космос. Революция на земном шаре, в человеческом роде, оказывается, таким образом, частью этого процесса.

Люди с некоторым артистическим позывом к персонификациям, к символам, к патетике, к повышенной эмоции очень легко ударяются в такого рода мифологию, не всегда сознавая, что самый утонченный бог — так же нелеп, ненужен, так же вреден, как и самый грубый, как вот тот «прекрасно сложенный белый человек аристократической внешности», к которому чернокожую девушку привела мамба и который требовал от нее убить перед ним своих детей или своего отца.

Если бы пишущий эти строки мирно беседовал с Шоу на завалинке, как я это изобразил несколькими строками выше, то он смог бы рассказать Шоу кое-что pro domo sua[37]. Я тоже страдал таким же «мифологическим» позывом и тоже думал не столько найти, сколько коллективными силами построить некоего очень симпатичного бога.

Но мой великий учитель Ленин и великая партия, к которой я принадлежу, очень быстро исцелили меня от этих интеллигентских попыток лить грязную воду в чистую ключевую воду научного диалектического, материалистического атеизма.

Да, в своих утонченных формах «деизма» Бернард Шоу опять-таки смешивает чистую воду с грязной.

Эпилог «Послесловия» говорит о том, что надо «расчищать путь дубинкой», то есть что надо беспощадно разбивать разные кумиры.

Дубинка Бернарда Шоу похожа немножко на те картонные дубинки, которыми колотят друг друга в старой итальянской комедии: стучит она громко, но не только не убивает, но даже не набивает больших шишек.

Конечно, ее удары все-таки вызывают величайшую злобу «князей тьмы».

Ну, вообразите себе в самом деле такого князя тьмы, какого-нибудь архиепископа. Шествует он торжественно, перед ним ангелоподобный иподиакон несет посох; на голове у него митра, на плечах омофор. Два высокопоставленных иерарха ведут его под руки, а хор басов и дискантов возглашает: «Ис полла эти, деспота»[38].

И вдруг подскакивает сзади седенький и шустрый Шоу, размахивается картонной дубинкой — и хлоп князя по башке: митра слетает, конусообразная лысая голова обнажается, изо рта вырываются визги испуга и злобы. Как же тут не сердиться «всем благоговеющим»?

Но как я уже сказал, «это хорошо, но могло бы быть гораздо лучше».

Шоу показывает вам свое золотое ведерко. И вы видите, какая в нем чистая ключевая вода. Но он вдруг наклоняет его, и вы видите, что на дне его остается еще порядочно весьма неаппетитных осадков.

Шоу снимает перед вами свою подвижную, артистически сделанную, смешную, по-вольтеровски умную маску, свою маску великого гистриона, пересмешника богов, Мефистофеля, и показывает вам «респектабельно причесанную» голову отнюдь не до конца храброго мелкобуржуазного интеллигента.

Все это мы считали своим долгом сказать по поводу нового памфлета Шоу, который нас очень позабавил и который нам во многих отношениях понравился.

Ну да, это могло бы быть гораздо лучше… Но это все-таки хорошо.

Шекспир. Социально-идеологическая характеристика*

Маркс и Энгельс были чрезвычайно высокого мнения о Шекспире как поэте и драматурге.

В знаменитом, хотя и не оконченном предисловии Маркса к его сочинению «К критике политической экономии», как это всем известно, мы встречаем высокую похвалу античному искусству, которое рассматривается как вершина эстетического творчества человечества и тут же рядом с этой вершиной упоминается Шекспир.