Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

Голос звучал холодно, властно. Я махнул в ту сторону мечом, выказывая полную беспомощность, до Моррота не меньше трех шагов, он злорадно захохотал. Я стискивал челюсти, морщился, словно это может помочь ускорить возвращение зрения, а в термозрении и запаховом видел их уже достаточно отчетливо, даже определил, в какой руке у кого оружие.

Я опустил меч и проговорил торопливо, задыхающимся голосом:

– Вы… победили… Давайте договоримся…

– О чем? – спросил Моррот.

Они приближались, очень уверенные, я сказал торопливо тем же жалким голосом:

– Я ведь рыцарь… Я слово держу! О чем договоримся, то и будет…

Моррот хохотнул:

– Не выйдет.

– Но почему?

– А потому!

Его рука начала подниматься, я видел всех, даже за спиной, покорно склонил голову. Вздохнул, затем внезапно развернулся, выбросил вперед руку с мечом, ощутил толчок, моментально выдернул лезвие из тела Ителя, и тут же без замаха ударил второго, Беландара.

Моррот опешил, так быстро лишившись двух надежных слуг, а когда он занес меч и торопливо обрушил на меня сверкающее лезвие, я вовремя и достаточно легко парировал.

Он отскочил в замешательстве, а я улыбнулся как можно зловеще.

– Не ожидал? Я тебя, тварь, насквозь!.. Как Иван Грозный бояр…

Он пролепетал:

– Но… как? Как?

– А вот так, – сказал я и пошел на него, нанося удары и легко парируя его неверные замахи. – Легко!

– Но у тебя… у тебя… глаза закрыты!

Ужас в его голосе был таков, что я расхохотался и, сделав усилие, поднял горящие веки. Термозрение медленно отступает, как и запаховое, вижу почти отчетливо, Моррот завопил, повернулся, сделал шаг, но кончик длинного меча достал плечо, рука отвалилась, словно картонная.

– Ну вот, – напомнил я хриплым голосом, – а кто-то обещал отрубить мне руки.

Моррот упал, орал, корчился, катался от дикой боли, из плеча торчит обрубок кости, хлещет темно-красная кровь. Я повернулся к Ителю и Беландару. Сражаясь с Морротом, не выпускал их из виду, Беландар лежит с окровавленной головой, а Итель корчится, зажимая вылезающие из живота кишки, пытается приподняться, снова падает лицом в траву.

Я остановился над Беландаром.

– Прогадал? – спросил сочувствующе. – А ведь я говорил, что рыцарь, слово держу.

Он поднял искаженное мукой лицо, в глазах боль и дикое изумление, прохрипел окровавленным ртом:

– Как?..

– Неважно, – ответил я. Повернулся, сильным ударом разрубил Беландару голову до самой челюсти, так надежнее, подошел к Морроту. Он уже распластался на спине, пальцами уцелевшей руки пытается зажимать хлещущую кровью рану. – Я добрый… я не буду вас мучить. Контрольный удар в голову.

Итель вскрикнул горестно, услышав хруст раскалываемого черепа. Я подошел к нему, поигрывая красным лезвием. Он смотрел с бессильной злобой, я приставил острие к его глазу, кровь сразу натекла лужицей и заполнила всю впадину.

– Не убивай, – вдруг сказал он торопливо. – У меня несметные богатства… Все будет твоим! Только…

Я покачал головой:

– Я не сказал, что я – рыцарь? Сказал.

Он вскрикнул и дернулся, но лезвие с хрустом вошло в глазницу, пронзило мозг, рассекая нервные узлы и сети, он затих и, раскинув руки, перестал дергаться. Из распоротого живота кишки все еще выдавливаются со злобным шипением, словно там своя жизнь, отдельная от этого неудачливого человека.

Я все еще вытирал лезвие меча о роскошную одежду Моррота, не понимая, почему в спину тянет сыростью, когда заметил, как от моих ног наметилась слабая тень.

На востоке посветлело небо, высоко в небе вспыхнуло огнем розовое облачко. Далекая городская стена еще в тени, отсюда смотрится не слишком внушительно, а стражи на ней больше похожи на медленно ползающих мух.

Наконец я заторможенно решил, что у Моррота меч очень неплох, а главное – чистый, взял его и, сорвав ножны вместе с поясом, опоясался на правую сторону и сунул меч в ножны. Моя тень тем временем протянулась, неимоверно длинная, на целую милю и достигла стены, та заискрилась в лучах утреннего солнца.

Я охнул, уже не отдельные мухи, а целый рой облепил верх стены, значит, меня увидели, что у них за глаза, не иначе как колдуны помогают, из распахнутых ворот выметнулось с десяток всадников.

Я поспешно отступил под защиту деревьев, в этот момент над стеной, где толпится народ, взвился черный столб, завертелся, превращаясь в смерч, а в верхней части начали вырастать два черных туманных крыла.

Зеленые ветви сомкнулись за мной, но перед глазами все стоял этот чудовищный смерч над ничего не подозревающими людьми, то ли медленно пожирая их, то ли растравляя ненависть и направляя в нужном направлении.

Лес невелик, но все равно всадники застрянут среди первых же буреломов, я торопливо перебежал на другую сторону, оттуда в личине исчезника торопливо пробрался через открытое место.

Всадники надолго исчезли в лесу. Я ломал голову, как пробраться через ворота, там вместе с мытарями за приезжающими обязательно следит колдун, но с опушки леса раздались крики, веселые песни.

Мадам ля Вуязен, ее неразлучный Джафар, это он изображал Сатану, и вся свита, оттягивающаяся на черной мессе, выехали из леса кто верхом, кто на повозках. Некоторых, как я заметил, везли настолько упившихся, что лыка не вязали.

Будь что будет, я пристроился в конец процессии, все настолько истощились в оргии, что ни один даже головы не повернул. Едва миновали врата, я отделился и все в той же личине начал пробираться в сторону церкви.

За два квартала будто кто-то облил холодной водой. Я охнул и ускорил шаг, потом сорвался на бег. Народ с воплями бежал в том же направлении: к церквушке отца Шкреда. Меня обгоняли, толкали. Я слышал испуганно-радостные крики, как всегда, когда где-то горит дом, на что можно полюбоваться и порадоваться, что полыхает не твой. Наконец дома раздвинулись, мои ноги похолодели, но я заставил себя подойти ближе.

В небо упирается сверкающим острием громадный айсберг, глазам больно от блеска. Солнце отражается во всех гранях, словно там высится исполинский кристалл алмаза. Несмотря на теплый день и прямые солнечные лучи, под ледяным утесом сухо. Ошарашенный народ стоит кольцом, бегущие замедляют шаг и подходят уже почти на цыпочках.

Мне протискиваться нет надобности, вижу поверх голов, как под ледяным утесом все же потемнела земля, спустя минуту показалась первая струйка воды. Значит, все-таки лед, а то почудилось вообще невесть что. От льдины явственно веет Арктикой, тундрой, белым безмолвием.

Глава 12